Отправлено: 07.09.10 07:58. Заголовок: Сказка ложь, да в ней намек

Девочки, тему открыла для вас и для всех. Делитесь, пожалуйста! Учимся читать народную мудрость, детские сказки "по-взрослому".
Спасибо за ваше видение!

 Отправлено: 03.05.11 00:44. Заголовок: Атлант пишет: Бываю..

Атлант пишет:

цитата:

Бывают и такие былины...

А можно то же самое....но покороче.....как-то в двух словах!???

 Отправлено: 03.05.11 07:31. Заголовок: "А можно то же с..

"А можно то же самое....но покороче.....как-то в двух словах!??? "

запросто...
покойся с миром япония атлантида

 Отправлено: 05.05.11 20:06. Заголовок: Кто ниасилитпатамучтомногабукаф - читайте Чехова, господа.

Третий день, как царица Тофана нервничала.
Все вокруг диву давались ее, таким несвойственным атлантам, внезапным припадкам гнева, сменяющимся ручьями слез или полным изнеможением. Кончилось тем, что царица всех прогнала прочь от себя и лежала одна в своем просторном покое, наполненном светом и ароматом цветущих олеандров, потому что одну из стен покоя составляли совершенно прозрачные небьющиеся плиты, для красоты оправленные в сияющий орихалк. Теперь эти плиты были разведены в стороны, и благоухающий парк, начинающийся, казалось, прямо на обширном мраморном балконе, уставленном мраморными же резными вазами с редкостными растениями, являл с покоем царицы как бы одно целое.
Сюда, в загородный дворец, выстроенный по приказу царя Родама вскоре после его женитьбы, и который давно бы уже следовало как-то обновить, - даже и мрамор не вечен, - царица Тофана приехала сразу после крупной размолвки со своим богоравным супругом. Она прекрасно знала, с чем связано ее нынешнее состояние полного душевного разлада. "Быть не в себе", - называлось это у атлантов и почиталось за великое несчастье, недостойное могущества и силы их естества. Возможность "выйти из себя" еше как-то предоставлялась земным человекам, - "челяди", - им это прощалось просто в силу того, что они не обладали пока нужным аппаратом: организм их, получивший от атлантов проблеск духа, должен был пройти теряющийся в тысячелетиях путь совершенствования, внутренней эволюции, прежде чем ему можно было бы ставить хотя бы такие требования, как самообладание, не говоря уже о мыслительной мощи...
Но в последнее время кое-кого из "богоравных" все чаще настигали эти необъяснимые для них поначалу приступы потери внутренней гармонии. Однако все они, будучи на прямой связи с Высшим, умели само восстанавливаться, - ибо без энергетического равновесия невозможна была бы никакая, даже самая примитивная, беседа на внеземном уровне. Но - дальше-больше, словно какой-то сокровенный затвор был уже сломан, и все труднее стало атлантам "быть в себе". Величайший Космический Опыт подходил к критическому рубежу: высшее сознание, заключенное в узкие рамки земного тела, должно было осиять весь народ, - и атлантов, и живших с ними бок о бок не атлантов, - иначе общее состояние грозилоприравнять к себе возможности отдельных личностей.
К тому и шло. Пришедшие на землю через своих предков-титанов, чтобы своим влиянием возвысить сознание человечества, осилившего к тому времени необходимые ступени физической эволюции, атланты в какой-то момент начали сами воспринимать земные черты.
Велико искушение для духа, впавшего в осязаемое тело, отойти от законов и правил, по которым он существовал в других сферах. Земная жизнь, паче чаяния, оказалась такой привлекательной...
Да, царица Тофана прекрасно знала, - и кому, как не ей самой, лучше было разобраться в себе самой, - что виной ее болезни была она сама. Точнее - ее поднявшаяся из каких-то сумрачных глубин, до которых ей было неприятно дотрагиваться даже мысленно, и уже известная ей по нескольким проявлениям самостоятельность. Даже не самостоятельность, потому что невозможно было назвать этим, таким поощряемым у атлантов словом, ее новое, - дикое - чувство. Самость, - вот что это такое. Я, и только я. И никто не вправе приказать мне сделать что-то или поступить как-то, пока я сама этого не пожелаю.
Но в чем дело? - попыталась разобраться в себе царица. Ведь это и есть Закон. Разве она преступает его, наипервейший закон Вселенной, закон свободного желания, свободной воли? Не хочу и не подчинюсь ему, Родаму...
Но ведь это не просто какой-то прохожий под этим именем, -отвечал ей едва слышно кто-то невидимый внутри, - ведь этот Родам, - твоя половина, соединенная с тобой узами на самом деле нерасторжимыми, - и кто, кроме тебя, помнит лучше, как это происходило, - не только на земле... И вся причина твоего безумия, -ибо это и есть безумие, когда ты отвергаешь высокий разум и идешь на поводу у страсти, готовой поглотить тебя, - в том, что ты отошла от своего долга. Долг, непререкаемый долг твой в том, чтобы исполнить любое повеление своего супруга, потому что он доверяет тебе, именно как собственной половине, и рассчитывает на тебя. Сейчас трудно ему, - он не только муж Тофаны, но и царь Великой Атлантиды, - и, помогая ему, ты поможешь и себе, и всем, потому что в другой раз царь, который сохранит свою силу с твоей помощью, оставшись неделимым, - так же придет на помощь тебе, как и другим.
Царица, как бы в полузабытьи, еще долго продолжала бы пререкаться сама с собой, когда вдруг осознала, что в ней - хвала Единому! - проявился вновь ее внутренний голос. Это значило, что провод внешней связи хоть слабо, но начинает восстанавливаться, и что не все еще потеряно. Она поднялась . с ложа, - какая-то непонятная усталость владела ею, - и уже собиралась пройти в соседнее помещение к небольшому алтарю, чисто символически обозначавшему место, наиболее благоприятное для Общения, - как вдруг все недавние мысли о благодарности высшей силе исчезли из ее головы, как бы прикрытые сверху аспидной доской, на черном фоне которой явился вполне реальный, в ярчайших расцветках, улыбающийся лик уже знакомого ей Кечкоа, низшего духа.
Царица попыталась избавиться от непрошенного присутствия, с досадой отгоняя яркое видение, но Кечкоа и не думал исчезать из ее сознания. Удивленная, она спросила его невольно:
- Как смеешь ты, ничтожный, не повиноваться мне?
Кечкоа помолчал, заговорчески улыбаясь и в упор разглядывая полуодетую царицу. Для общения с Тофаной он, из дипломатических целей, принял человеческий облик: это был молодой и довольно привлекательный мужчина с темными волосами, короткими завитками, покрывавшими его голову и часть шеи, массивная колонна которой переходила в сильные смуглые плечи, небрежно прикрытые алым, в черно-желтую полоску, шелком. Черные глаза его, глубоко спрятанные в нависших густыми бровями глазницах, гасивших их блеск, были почти неразличимы на темном, покрытом густой черной бородой лице, и оттого белозубая улыбка казалась чем-то инородным, искусственным: атланты первым делом смотрели друг другу в глаза, и этого иногда бывало достаточно, чтобы понимать собеседника без слов. Именно из-за этих притушенных глаз царица Тофана и не привечала Кечкоа, хотя он и оказывал ей уже несколько мелких, как она считала, услуг: не так давно, например, царица с удивлением нашла на своем туалетном столике золотой поднос с двумя вулканическими "бомбами". Поднос ярко выделялся на темно-красном камне подзеркалья, так что не заметить его было невозможно, но на все распросы, откуда он взялся и кто его поставил сюда, царица ответа не получила ни от челяди, ни от приближенных. Зато от одной из них, близкой своей тетушки, толстухи Изе, последовало прямо-таки провидческое предложение расколоть эти "бомбы" и взглянуть, что у них там внутри. Царица, с сомнением повертев в руках округлые шероховатые, странно тяжелые для своего размера шарики, все же согласилась, и вскоре на том же золотом блюде красовались, сверкая радугой, два огромных алмаза, на ее глазах извлеченные из сердцевины невзрачных камней. Царица тогда долго любовалась не столько самими алмазами, которые, конечно, были необыкновенны, и поразительно отвечали ее невысказанному до сих пор желанию иметь нечто, совершенно выдающееся, в новой короне, которую она собиралась заказать, - сколько открывшейся в сколе внутренней поверхностью "бомб": она была усыпана плотно прилегающими друг ко другу коническими иголками, сияющими и переливающимися на впервые открывшемся им свету, пожалуй, даже больше, нежели сами алмазы. Одна из этих половинок с тех пор стояла под стеклом в личной коллекции редкостей царицы, ровным отверстием посередине напоминая о происхождении ее чудо-алмазов...
Когда их отгранили, - каждый отдельным мастером и совершенно особо, - так же внезапно, как сейчас, явился этот самый Кечкоа,
чтобы получить свою долю признательности от царицы. Не в самых сильных выражениях, но он ее получил, оставив у царицы ощущение чего-то вязкого и прилипчивого, к чему она не привыкла до этого. И, в то же время, - не могла же она, в конце концов, не отблагодарить Кечкоа, кем бы он ни был, за доставленный подарок. Правда, она могла бы и не принимать его, а послать на распыление, как гласило строгое правило обращения с предметами неизвестного происхождения, но настолько велико было в ней, да и во всех атлантах, чувство превосходства над всем земным, - в том числе и невидимым, - что и тут, как много раз уже до этого, она отмела от себя все сомнения, давно втайне считая исполнение законов излишней тяготой для себя как царицы; так же необязательными с некоторых пор сделались в ее понимании и многие другие правила атлантов, предписанные- к строгому соблюдению, - этические и ритуальные.
Появление в своем поле видения низшего духа удивило царицу Тофану, но отнюдь не обеспокоило поначалу. По праву происхождения атланты в своем сознании были отделены от нижней сферы - земной и подземной - всем складом собственного естества, принадлежавшего высшему и, естественно, не имевшему никаких точек соприкосновения с антагонистом своего прародителя. Эта формула настолько прочно внедрилась в их разум, что со временем стерлась с его поверхности, покрывшись иными наслоениями, связанными с земным образом жизни. Постепенно и враг, -невидимый, или пролетающий в отдалении темной тучкой, - стал казаться уже вроде и не врагом, а лишь гипотетическим недругом, настолько слабейшим, что любые его происки, буде они проявятся, можно будет уничтожить, - очистить одним мановением руки, не прибегая даже к силе мысли, недоступной низшим.
Однако случай с угаданными камнями насторожил царицу. Разум ее был остер, как и память, и она не могла утешить себя тем, что мысленное желание ее просочилось наружу, если б она поделилась им с кем-то и забыла об этом. Но, раз исключена презренная человеческая забывчивость, - то значит...Тут царице самое бы время задуматься и, прибегнув к высшей помощи, как это и предписывалось сводом правил, очистить каналы связи, через которые уже начинали просачиваться инородные элементы, порождения самой Земли.
Короче говоря, момент был упущен, и теперь царица успокаивала себя тем, что невозможно ведь, живя на Земле, полностью отгородиться от ее энергий. А что ей оставалось теперь, кроме упования на неизбывную мощь своего клана...
И царица с облегчением вздохнула, найдя эту спасительную формулу.
Тем временем Кечкоа продолжал молча ее разглядывать. В непривычном раздражении от его назойливого взора, - никто до сих пор не осмеливался так явно влиять на эмоции царицы, - она повторила:
- Что ты молчишь? Кто позволил тебе...
- Чье позволение мне еще нужно, царица, если ты сама
допускаешь меня до своего лицезрения?
Впервые за свою, такую долгую по земным меркам, жизнь царица не нашлась с ответом. Эта беседа настолько разнилась от всего, к чему привыкла она, и что составляло незыблемую, как всегда казалось, основу ее существования, что она в растерянности, в то же время презирая саму себя за это, опустилась в легкое плетеное кресло, имевшее форму полусферы, и, тщетно прикрывая обнаженные округлые колени короткой домашней туникой, пролепетала:
- Я?..Сама?..Что ты такое говоришь, как тебя там...
- ...Кечкоа, сиятельная царица. Ну, конечно, ты! Кто же из вас
впустит в свое сознание непрошенного гостя? Мой пропуск - твое
расположение ко мне!
Царица Тофана начала с ужасом понимать, что отделаться от этого обитателя земной тени будет не так просто, может быть даже невозможно. Теперь, закрыв глаза, она, в свою очередь, в упор разглядывала собеседника, подавляя невольное, какое-то природное отвращение к нему. Больше всего ее поразил его ярко-красный рот на фоне черной бороды, сливавшейся с волосами на висках, так что свободным на этом лице оставалось крохотное пространство: начиная от узкого лба с нависшими надбровьями, и заканчиваясь тупым треугольником довольно крупного носа. Рот этот, с выдающейся вперед нижней толстой губой, казался утонченному вкусу царицы атлантов чем-то неприличным, каким-то вполне самостоятельным образованием, вызывавшим даже брезгливое чувство: он извивался в разговоре, среди густых зарослей щетины, как дождевой червяк. Царица вдруг успокоилась: червяков она не переносила наотрез, исключая их как бы начисто из сферы окружающей жизни, и уподобление им губ этого чернобрового сразу же поставило его на соответствующее место.
Внезапно заскучав, она зевнула, прикрыв узкой ладошкой рот. Гость что-то продолжал говорить, однако царице стало неинтересно его слушать: зевота все усиливалась, и, мало того, ей огромных усилий стоило удержаться, чтобы со всей сладостью не потянуться.
- Ну, хватит! - наконец воскликнула она, поднявшись и подойдя к своему алтарю. - Заговорилась я с тобой, прости, снова запамятовала твое имя. А болтать мне попусту не в привычку, знаешь ли. Так что -будь здоров!
И она крепко закрыла перед самым носом Кечкоа, начавшего как-то линять и размываться в четкости линий, воображаемую, но вполне натуральную дверь, - натуральную вплоть до малой трещинки, идущей от сучка, - и резко, в два оборота, повернула ключ в замке.

Зевота и ломота исчезли, как не бывало. Царица, обретя как-то сразу свою обычную уверенность, быстро, стараясь ни о чем не думать, кроме как о предстоящем купании, прошла, на ходу развязывая пояс туники, в сад. Обнаженная, стала она под ледяные струи искусственного водопада, отведенного сюда от священного ручья Баим, который, говорят, течет чуть ли не с самой горы Мери, куда не ступала нога ни человека, ни обычного рода атланта, - с тех пор, как стали атланты смертны...

Ритуальное омовение, с сознательным привлечением стихийных сил, освежило царицу и придало ясности ее разуму. Отряхнувшись после купания и выкрутив из густых длинных волос воду, как это делают поселянки, полоща белье в реке, она, все еще не допуская в сознание ни раздумий, ни мыслей, вернулась к себе, как и вышла - через ступени балкона, - и, не призывая никого на помощь, начала тщательно, как всегда, одеваться. Собственно одевание составляло окончание этого почти священного действия, - процесса, в котором царица приводила свое тело в соответствие с идеалом Красоты, идеалом, который каждый атлант мог лицезреть внутренним оком, обращаясь к Высшему в себе, идеал тот был совершенен...
Открыв несколько деревянных, украшенных резьбой знаменитого Прама, дверок в стене своей спальни, царица в большом раздумьи перебрала все наряды, висевшие там на торсах-манекенах. Несколько раз ее рука почти уверенно ложилась на мягкое плечо какого-то из них, затем возвращалась к другому, в задумчивости перебирая бахрому или украшения, разглаживая любовно невидимые складочки. Каждый наряд был уже одеван царицей, и не раз, и каждый нес на себе определенный слой воспоминаний. Воспоминания эти были не все безоблачны, но зато все до одного волнующи и добры: в этих платьях, очень сложных по составу частей, настоящих царских уборов, -независимо от того, были ли они парадными, во всем блеске золота и драгоценных камней, или же предназначались для отдыха в кругу семьи и близких, и украшенных в этом случае не столько бьющим в глаза сверканием царской роскоши, долженствующей превзойти все, что могло изобрести не знающее предела воображение атлантических красавиц, у которых, вот уж воистину, Красота была " в крови", - сколько изяществом и необычностью вышивки или простой отделки, а иногда и просто новыми линиями покроя: царица Атлантиды была и признанной царицей Мод и Красоты.
Наконец, она выбрала белое, такое простое, но несказуемо прекрасное платье: было оно все, от плеч до ступней, убрано в мельчайшую складочку, - признак божественной или царственной власти, - состояло из многих оборок и подхватов, и сложностью своего изготовления принесло немало слез и бессонных ночей известным расенским рукодельницам, взятым с тех пор царицей под особую опеку. Словом, нашлось им занятие, да и изрядная прибыль, потому что до этого дня сидели они, горемычные, в полной нищете, годами иногда поджидая своих воинственных муженьков, морских бродяг, которые возвращались время от времени к своим домам, оборванные и с пустыми кошельками, но зато осиянные духом необыкновенных приключений и с непременными подарками своим женщинам в виде колец, браслетов, а то и наплечных украшений, достойных царской знати. Подарки эти у женщин-расенок почитались за святыню, и не было случая, чтобы кто-нибудь из них, даже при крайней нужде, вынес их на базарную площадь, что шумела беспрестанно, до самой ночи, перед портом Атлантиса, просторная, как сам порт, наполненный несчетным числом судов и суденышек: от огромных металлических построек, чудом державшихся на воде, до изящных, всего в несколько ярусов, лодок из драгоценных сортов дерева, иногда с разноцветными парусами, которые расцвечивали бирюзовую, с белым кружевом пены, морскую гладь, делая ее еще более нарядной...

Поверхностные мысли царицы блуждали, не нарушая глубин прикрытого сейчас до поры сознания. Она вынула из дорожного сундучка одноразовый пакет с нательным бельем, слегка провела по нему ногтем, округло заточенным и покрытым нежно-розовым перламутром, - пакет послушно раскрылся. Царица критически просмотрела, растягивая на пальцах, тончайшее узорное плетенье, -теперь, когда для быстроты обратились к машинной работе, стали появляться огрехи, - и, присев на низкий стул перед зеркальной стеной, осторожно натянула сначала на ступни, а затем и на все тело плотно облегающую, почти неразличимую, если бы не вытканный цветочный узор, чешую, закрывавшую все тело атлантских женщин, оставляя голову и кисти рук лишь открытыми. Древний, сейчас почти несоблюдаемый закон предписывал им покрываться подобным образом каждый раз при общении с сознаниями, низшими по уровню, дабы защититься, хотя бы внешне, от губительных эманации; руки по тому же обычаю скрывались тонкими, не стесняющими движений перчатками, а голова и - главное - лицо огораживались от мира эфемерной, едва различимой фатой, прикрепленной к головному убору, будь то царская корона или простой обруч на лбу. Впрочем, в своем кругу атланты не придерживались неукоснительно подобных строгостей. Однако, видно, у царицы появились причины одеться в непроницаемую броню, разряжающую вредоносные стрелы невидимых излучений. Ее уверенность в собственной неуязвимости была поколеблена.
Высокая, очень высокая даже для атланток, царица Тофана стояла перед своим отражением в большом, во всю стену, зеркалом, и смотрела на себя как бы со стороны, безжалостно отыскивая в собственном облике новые черты, какие-то малейшие изменения, почти незаметные черточки, которые бы указали ей на начавшееся разложение. Жадно выискивала она эти признаки, известные ей одной, хотя сердце ее замирало от какого-то нового ощущения, неведомого ей до этой минуты.
"Страх" - мелькнуло что-то. Неужели?.. Неужели это и есть тот самый страх, появление которого предвещает крах силы, гибель всего?.. Царица отогнала от себя, как назойливое насекомое, эту мысль, - но надолго ли?
Но никаких внешних, изменений она не находила в собственном облике. Перед ней стояла юная женщина, все такая же юная, несмотря на время, оставшееся позади. Так же гладка, мрамору подобна, была ее белая кожа, скрывавшая под собой сложный и безупречно настроенный механизм органических взаимодействий и омических реакций. Именно об этой безупречности говорили и само состояние этой кожи, ее ровный цвет и матовая бархатистость, и яркий блеск глаз, присущий атлантам и удостоверяющий их высшее происхождение, и весь облик царицы: мягкие линии плеч и бедер, упругие ноги и вздернутые ягодицы, грудь, наполненная избытком жизненной силы и не требующая пока никакой внешней опоры. Так в чем же дело? Откуда ее беспокойство, такое непонятное и даже - подумать только! - вызвавшее в ней страх...
Простого ответа не было. Чтобы получить ясное понятие обо всем, что происходило и в ней самой, и вокруг нее, - для этого и готовилась царица Тофана. Готовилась тщательно, ибо на Общение с высшими Силами нельзя было явиться с разбега из гуши земной жизни: требовалось очищение. Очищение внешнее подходило к завершению, - оставалось накинуть платье и приладить на непокорные кудри корону. Об очищении внутреннем царица, надо сказать, не слишком задумывалась, привыкнув к мысли о собственной непогрешимости. Очищение требуется, к примеру, челядинке Оркии, которую скоро нельзя будет допустить к обслуживанию хлева, не то, что покоев царицы, - так она набралась грязи, путаясь по углам со всеми без разбора... Или повару из колонистов, седому уже мужчине, который, однако, не стесняется в глаза - страшно подумать! - лгать. Да мало ли кому еще! Всю эту челядь, учи их, не учи, - надо изолировать от себя, давно она об этом говорит царю Родаму. Но только он со своими устаревшими отцовскими заветами и слышать ничего не хочет об этой изоляции. Вот и допомогались человекам! До того, что и сами стали пропускать в себя их же черноту. Так, пожалуй, можно дойти до того, что засоришь в себе все до одного каналы, и будешь тогда... Царица запнулась, не решаясь дойти до напрашивающегося определения, и медленно произнесла:
- Будешь и сама, как человек...
Мысль эта была ясна и тверда, как все мысли "оттуда". Царица невольно взглянула наверх, - не явился ли кто до времени на беседу с ней, - она ведь еще не готова. Но нет - в глазах ее, и открытых, и закрытых, изменения картины не было. Вот, пожалуй...Но что это? Царица снова и снова открывала и закрывала глаза, надеясь, что наваждение пройдет. Однако все было тщетно: в закрытых ее глазах, этом источнике высшей радости, знания и самой неиссякаемой жизни, - стояла какая-то невиданная до тех пор серая пелена. Никакого проблеска света, ни единой цветовой полоски, не говоря уж о ярких картинах Земли или иных миров, обычно являющихся ей по первому желанию. Царица кинулась к алтарю и ощутила, как холод начал просачиваться в ее тело: неугасимый Огонь, наместник на земле Единого, погас.
Но и тут царица не задумалась. В поисках виновного она бросилась звонить во все колокольчики, стоявшие и висевшие в изобилии в ее спальне. Видя, что никто не появляется, она выбежала в длинный коридор, крича и браня слуг.
Ей пришлось обежать все четыре верхних этажа дворца, подняться даже на плоскую крышу, превращенную по ее желанию в цветущий сад, - дворец как вымер. Все еще бегом, с сердцем непривычно колотящимся неровным каким-то сбоем, она спустилась по устланным коврами лестницам на нижние, подземные жилые этажи, которых не любила, и где бывала лишь в крайних случаях сильной жары /что случалось на Посейдонисе все реже, слава Единому!/ или угрозы землетрясений.

Царица проходила покой за покоем, освещавшимися при ее приближении как бы сами собой, но не встречала никого. Она уже не думала о том, что челядь, видно, покинула дворец, напуганная ее недавним приступом ярости, и мысль о неповиновении человеков уже не трогала ее. Но где же была ее свита, ее наиболее близкие' приближенные, с которыми она примчалась сюда разъяренная, как божество Чиченов, слава Единому, оставивших Атлантиду и перебравшихся на остатки юго-западного материка Мус.
Почти в беспамятстве от непонятной слабости шла царица все вглубь и вглубь, спускаясь по красиво убранным прочным лестницам ниже, ниже и ниже. На площадке последней лестницы, уже не каменной, а металлической, и осветившейся едва заметным светом, проявившимся над свинцовой дверью непроницаемой, как стена, она поневоле остановилась: идти ниже было некуда. Слабеющими руками царица прощупала те места на двери, в которых обычно бывают замки или запоры, - ничего не было. Царица успела подумать, что дверь эта скрывает тайну и потому заперта мыслью. Кто бы мог запереть подобным замком эту дверь, как не царь Родам?.. Чувствуя, как коченеет в этом каменном панцире ее тело не только снаружи, но и изнутри, и смирившись уже с тем, что мысленная мощь, которая одна бы могла сейчас помочь, ей, оставила ее, царица из последних сил прошептала:
- Родам, любовь моя...

 Отправлено: 07.05.11 15:59. Заголовок: Атлант, спасибо! htt..

Атлант, спасибо!
Откуда это у тебя? Можешь дать ссылку?

 Отправлено: 07.05.11 17:44. Заголовок: "Атлант, спасибо..

"Атлант, спасибо!
Откуда это у тебя? Можешь дать ссылку?"

На здоровье
Переформулируйте вопрос. Нет.

 Отправлено: 07.05.11 17:46. Заголовок: В продолжении...

В то утро царь Родам успел ко времени. Когда восточная гряда островерхих гор четко обозначилась на фоне побледневшего неба, он уже заканчивал раскладывать на жертвеннике - большой каменной чаше, слегка вогнутой и поставленной на изящную ножку, массивную внизу и сужающуюся кверху, - дрова для ритуального огня, принесенные им с собой. В данном случае дрова эти невозможно было заменить ничем: они брались от священных додаров из рощи при храме Посейдона в Атлантисе, которая постоянно пополнялась молодыми саженцами; затем готовились по особой технологии в течение нескольких лет, - сушились, вымачивались и вновь медленно подсыхали, - и только, получив некие свойства, известные только жрецам храма, составлявшим его отдельную коллегию, могли служить своей цели. Цель эта была велика и возвышенна: огонь, питающийся плотью додаров, не только сам был чист, но и своими эманациями очищал земное пространство вокруг, делая его пригодными для проникновения высших энергий и облегчал земным обитателям соприкосновение и связь с этими энергиями, - что и составляло Высшее Общение.
Кроме всего прочего, для возжения священного огня требовалось умение выложить из дров пирамидку, подходящую к каждому отдельному случаю, - царь Родам, например, знал семь таких способов, и вполне обходился ими. Но некоторые - он слыхал об этом, - превратили даже священное явление в вид коллекционирования. Рекорд дошел, кажется, до ста видов...
Царь Родам крутнул головой. Он не осуждал, но...Надо бы запретить царским указом подобное отношение к сокровенному. Но чего он добьется указом? Насильно в сердце не вложишь божественный трепет, не заставишь понять его тех, кого он оставил. Вот, ему докладывали, - недавно даже додумались устроить игры, это взрослые все дяди: кто мудренее пирамидку выстроит, да чья окажется устойчивее под ударами с десяти шагов. Дети?.. Да нет, тут другое...
Между тем башенка была готова. Царь любовался ее стройным корпусом и красивым узором: каждый ряд поленьев являл собой новую, отличную от других, геометрическую фигуру, самостоятельный символ, вместе же двенадцать рядов составляли некую магическую формулу, космический знак. Омыв руки из принесенного с собой кувшина, царь Родам полил, вернее, окропил, - настолько драгоценным были эти вещества, - каждый из рядов пирамиды, стараясь не пропускать ни одного полена, - густым маслом из семи крохотных золотых сосудов.
Знакомый аромат, все усложняясь новыми и новыми запахами, едва не увел царя в прошедшие времена, когда это самое действо, которое сейчас он проводил в одиночестве, совершали они вдвоем с отцом, великим царем Сваргом.
Но Родам вовремя встрепенулся: небо на Востоке горело. Быстро он чиркнул огнивом над приготовленной пирамидой - и, как истинное чудо, вспыхнул беззвучный прозрачный костер, совершенно лишенный дыма, и распространяющий вокруг себя благовоние, наводящее на мысли о неземном. Огонь вспыхнул именно в ту секунду, когда к Земле вырвался первый луч солнца, стремительный, радостный, как добрый хозяин к толпе заждавшихся гостей, на ходу обнимая каждого и окидывая всех пристальным взором.
Это было добрым знаком.
Теперь оставалось ждать. Думать - и ждать.
----------------------------------------------------------
Давно это было.
В те незабываемые дни, когда великий царь Сварг заканчивал обучение своего сына Родама, тогда еще царевича Родама. К тому времени он прошел уже полный курс школы, обязательной для всех без исключения детей: атланты за этим очень следили. Однако это общее образование, которое, безусловно, оттачивало способности полубогов, каковыми атлантов почитали земные человеки, и усиливало и без того огромные возможности их, - это как бы вводное образование не шло ни в какое сравнение с тем, чему учил царь своего наследника, получив на то Высшее соизволение, и с облегчением узнав об окончании своей миссии на Земле. Конечно, это не означало непременного ухода с земного плана, - царь мог, если желал, продолжать свое прежнее житье, исключалась лишь полная власть, - однако ни один, не только из царей, но и вообще атлантов до сих пор не воспользовался этим правом: разрешение оставить бренное тело и вернуться, хотя бы на время, в родные надземные сферы было превыше всего, и не воспользоваться им никому не приходило в голову.
Царь имел много преимуществ перед рядовыми атлантами, хотя в общем они были равны все. Это были тяжкие все преимущества, и одно из них составляло выбор достойной себе замены. Выбор этот должен был быть безошибочным: исполнение Высшего Плана, неизвестного во всей полноте даже самим царям, зависело от него. Груз, налагавшийся на плечи новоявленного царя Атлантиды, был неимоверно тяжел: он составлял земное равновесие. И царь , принимавший из рук своего преемника-отца знаки власти, одним из которых был золотой шар, символ планеты, должен был вместе с ними вполне сознательно и добровольно взять на себя ответственность за энергетическое благополучие Земли на время, ему порученное. Эта ответственность давалась царю не просто символически, - но подкрепленная поистине божественной способностью повелевать скрытыми от прочих силами Земли и Космоса.
Полубог становился богом, но богом, живущим на Земле.
Трудным было и само обучение царским премудростям. Царь Родам даже теперь, когда с тех пор прошло столько лет, не любил вспоминать тот тягостный период. Светлокудрый красавец, упивавшийся радостями жизни, он из хмельного пиршества юности был перенесен бестрепетной рукой необходимости в совершенно иной мир, о котором он и не подозревал до той поры. Это был мир неустанной борьбы с самим собой, который вдруг оказался себе злейшим врагом, мир овладения собственными привычками, чувствами, желаниями, наконец. Это последнее было для царевича, привыкшего к всеобщему поклонению, самым трудным, пожалуй, -именно потому, что он долго не мог уразуметь, зачем надо переламывать себя и не получать того, чего тебе сейчас хочется, - чем бы это ни было.
К счастью, выбор отца оказался верным: задатки у Родама, неожиданно для него самого, переросли в именно те качества, которых от него ожидали. Даже старые атланты, помнившие еще царствование его деда, все без исключения подняли над головой раскрытые ладони в знак одобрения, когда кончился испытательный срок пробного правления царевича, и самые сложные вопросы войны и мира были им вполне разумно решены.
Тогда еще царь Родам понял: для того, чтобы владеть миром, нужно овладеть самим собой. Эта главнейшая премудрость атлантов, которую они впитывали с молоком матери, но далеко не все постигали, - премудрость, подкрепленная знанием сокровенных таинств, и была сильнейшим оружием их нынешнего царя.

Едва ощутимая тяжесть легла на сердце царя Родама, вернее - в самое сосредоточие груди. Будто детская игрушка, стрела с мягким пластическим наконечником, накрепко присосалась к наиважнейшему энергетическому центру. Царь попытался избавиться от этой нежелательной присоски, - благо, он умел это делать. Однако, тяжесть не уменьшалась, - напротив, появилось чувство беспокойства и едва уловимого пока дискомфорта: его энергией пользовался или враг /но кто осмелился бы воровски прорваться сквозь ауру царя, если он не самоубийца?/, или же это...
Царь Родам мгновенно вернулся к действительности, от влияния которой ему пришлось на время отгородиться, плотной шторкой как бы завесив свое сознание от всех внешних вторжений. Это было необходимо для того процесса полного очищения, который должен был привести его к Общению на уровне, задуманном им. Однако эта утечка энергии, в другое время и не замеченная бы им, могла теперь усложнить или, по крайней мере, отдалить время Общения: для его це.ли царю требовалось огромное количество силы, чистейшей по качеству вибраций и неимоверной по напряжению.
Сначала царь отнес все к тому, что ввергся-таки в воспоминания. Недаром возвращаться мыслью в прошлое было запрещено. Собственно говоря, никаких прямых запретов для атлантов не существовало: воля их была свободной, как это ей и дано от начала. Все запрещающие и, следовательно, карающие меры были предназначены только для человеков, подобно тому, как стращают наказанием детей, чтобы уберечь их от опасности, пока их разум не укрепится настолько, что они смогут осознать ее сами, без принуждения. Атланты просто не делали никогда того, чего не следует делать: они знали. Случай же возврата мыслью в прошлое грозил оживлением прошедших, давно изжитых энергий, то есть опасностью потратить свою нынешнюю силу на явление минувшее, и потому бесполезное. Ведь, с точки зрения атлантов, только будущее, и лишь оно одно, имело значение во всем мироздании. Будущее, - даже не настоящее, которое уплывает, едва наступив...
Просмотрев бегло свои недавние мысли, царь, однако, убедился, что здесь все было в порядке: защитное ограждение перед прошлым было нетронуто, да и сами воспоминания были необходимой частью процесса очищения. Что же?..
И вдруг сердце пронзила боль. Это не было уже просто неприятным, тянущим чувством, будто не хватает воздуха. Это было как удар копья. И царь понял.
Осторожно, едва дыша, он повернулся, не поднимаясь со своего каменного ложа, - подняться не давало это проклятое копье, - и устремился мыслью к своей царице: никто, кроме Тофаны, не мог вот так, без всякого спроса, причинить ему такую боль. Так же, как и величайшую радость, и поистине неземное счастье.

 Отправлено: 08.05.11 07:13. Заголовок: Ник_оля пишет: Може..

Ник_оля пишет:

цитата:

Можешь дать ссылку?

http://magiyaforum.ru/archive/index.php/t-2511.html

 Отправлено: 08.05.11 07:40. Заголовок: http://west-evoluti..

Kласс! Вот бы так же просто можно было найти ссылку на то, что же в действительности происходит за завесой, ТАМ, и кто и как создают наш мираж.. Наверняка же, все просто, типа, как сложением пальцев в свете проэктора, видим на стене "страшные " фигуры...

 Отправлено: 09.05.11 15:45. Заголовок: М-де.

Ник_оля пишет:

цитата:

Можешь дать ссылку?

Юка дает ссылку:

цитата:

http://magiyaforum.ru/archive/index.php/t-2511.html

Ну и как Вам книга? Прочли? Понравилась?
...
Мне тоже...

Всего доброго.

 Отправлено: 09.05.11 17:43. Заголовок: не прочла :) только..

не прочла :)
только посмотрела и послушала "источник" )))

не обижайтесь, Атлант :)
ничего личного, правда :)

 Отправлено: 09.05.11 18:58. Заголовок: К анотации.

Юка пишет:

цитата:

...

Принято.

Немного об Истином источнике:

цитата:

Автор этой книги "АТЛАНТИДА СВЯЩЕННАЯ" - писательница Лариса Васильевна Шпаковская (1939 - 1996) публикуется впервые под псевдонимом Алсари. Книга "АТЛАНТИДА СВЯЩЕННАЯ" - основной труд после опубликованных очерков и нескольких больших повестей, оставленный ею за свою недолгую жизнь на Земле - бесценный дар Человечеству! В ЕЁ творенье Свыше вошла Красота, через которую яркими живиельными лучами льется Свет, озаряя путь человечеству. Не без основания утверждаем: Лариса Васильевна Шпаковская является Великим Учителем Света! - это Истина. "А Истина есть то, в чем Любовь, Мудрость, Жизнь и Свет действуют в совокупности. Истина - плоды, постоянно зреющие на дереве Жизни".

 Отправлено: 09.05.11 19:30. Заголовок: Немного истории.

В 1998 году в Германии была выпущенна малым тиражом книга - первый и единственный, к слову сказать, том. Основные события "катастрофы" остались за "завесой" второго, не дописанного Ларисой тома. Несмотря на приличный срок, прошедший со дня публикации и распределения заказанного тиража, по сей день, в интернете, нет в открытом доступе даже первой части первого тома этой книги. Причины этого не афишируются. Указанная выше ссылка - "тупиковая" - по тем же причинам...

 Отправлено: 09.05.11 19:34. Заголовок: К празднику.

Гермес легко сбежал по широкой и пологой лестнице, ведущей от Центра Знания к подножию холма, где он оставил свой мобиль, по пути приветствуя нечастых в это время дня встречных: мужчин -стукая с разбега ладонь в ладонь; перед женщинами целуя сведенные в пучок пальцы, - в знак восхищения. Словно вихрь пронесся из конца в конец по белокаменной лестнице, украшенной изваяниями львов, грифонов и фениксов, обвитых священными символами, которые превратил талант их создателя в изощренное сплетение узоров. И долго еще, пока не развеется в пространстве этот незримый коридор, оставленный им, каждый вступивший в него будет ощущать чувство беспричинной радости и какого-то всеобщего дружелюбия.
Это было счастливое свойство Гермеса - своим присутствием как бы осветлять все вокруг. Когда его спрашивали о причине этого всепобеждающего обаяния, он только пожимал плечами, сияя карими глазами и добродушной усмешкой, - искренне не видя здесь никакого секрета. В действительности же дело было лишь в том, что он не таил на сердце никаких обид, и в сознании своем старался быстро избавиться от неприятностей, воспринимая их как неизбежные временные препятствия на своем пути. Главное - это знать Цель, -говорил он иногда, если чувствовал, что его могут понять. Велико же было стремление его к этой, ему одному ведомой Цели, и велика, по -видимому, была эта Цель, когда столь чиста и мощна была сила его энергии. Луч ее не то, чтобы отражал, - но просто покрывал встречные излучения, усиливая благоприятные и нейтрализуя вредоносные, враждебные, - очищая таким образом и их владельцев, и все пространство вокруг от ядовитых эманации.
Во всяком случае те, кто настойчиво выспрашивали его о секретах его воздействия на людей и все окружающее, - все они имели в виду потусторонний источник его силы. Полагали даже, что Великий царь Сварг, оставляя Землю, передал свою особую жизненную мощь меньшому сыну...
Сам Гермес не придавал большого значения подобным вещам, хотя слухи до него доходили разные. Он воспринимал все, что думал, говорил и творил, как нечто совершенно естественное и вполне доступное - при желании - всем. Отличие между ним и другими же как раз и состояло в том, что то, чего "при желании" другие должны были упорно добиваться строжайшим самоконтролем и величайшим устремлением, - как бы ничего и не стоило самому Гермесу.
"Чистая кровь", - говорили склоняющиеся к материализму.
"Чистые помыслы", - молчаливо отвечали им Те, Кто Знали.
"У него нет зависти даже к своему царственному брату", - удивлялись первые.
"Это оттого, что он, родившись, когда брат его уже царствовал, впитал в себя с молоком матери, что у него нет никаких шансов на корону, - добавляли другие.
"Зато у него есть любовь", - заключали Те, Кто Знали.
Однако сейчас не все было безоблачно для Гермеса. На ходу он оглядел небосвод, - тут было все в порядке. Солнце светило хоть и перейдя уже зенит, но в меру ярко. Ничего, предвещающего внезапную перемену погоды, не было. Вон, правда, подозрительное облачко из-за западной гряды гор на горизонте, - но это не раньше, чем на завтра...Гермес не отгонял беспокойного чувства, - он лишь отставил его в сторону, как бы наблюдая за ним, - что-то, чуть сдвинувшее его с точки всегдашнего равновесия, но непроявившееся пока, произошло. Он ждал, спокойно и терпеливо.
Еще издали Гермес залюбовался своим мобилем, стоявшим на специальной площадке в тени рослых пальм. Он относился к этому своему детищу поистине, как к живому созданию, - а кто знает, не было ли оно так на самом деле? Ведь, если сложить вместе все затраченные на него чувства и мысли, не говоря уже о физических усилиях его самого и помогавших ему расенских юношей, то немудрено, что мобиль понимает его и с готовностью подчиняется ему. Пришлось даже поставить ограничитель на исполнение, - иначе, при малейшем отвлечении внимания своего хозяина, мобиль начинал рыскать, выполняя его желания.
Мобиль был небольшой и легкий, - хотя, при надобности, мог и увеличить свою вместимость. Металл, из которого он был сделан, плавить пришлось в верхних слоях атмосферы. Хорошо, что повезло в тот раз, и друг Арац, возглавлявший команду выведенного на орбиту небесного корабля, взял на борт и Гермеса, - а то бы пришлось даже за такой безделицей, как разрешение, идти к брату Родаму: уж очень тот оберегает своего младшего, будто он слабее всех.
Внешне Гермес, действительно, отличался от атлантов царственного рода. В первую очередь тем, что рост его не отвечал известным требованиям: своему брату Родаму Гермес был едва по плечо. Видно, сказывались годы, прошедшие между их рождением, за время которых дрогнула и неуловимо начала изменяться внутренняя постоянная атлантов, даже внешне приближая их к облику коренных обитателей Земли. В последнее время дошло до того, что некто, отстаивая свои, безусловно привлекательные многими льготами, права атланта, должен был соглашаться на исследование собственной крови! А ведь организм атланта, гласит одна из заповедей, должен быть неприкосновенен в своей целостности. Конечно, заживить ранку никому из атлантов не составляло труда, но все же... В эти короткие, казалось бы, мгновения вторжения в тело инородного инструмента нарушалась целостность защиты. Тем более, кровь, это священное во всем мироздании вещество, показываясь наружу, привлекала в себя невидимые для земного глаза враждебные элементы. Время не играло тут роли: существуя на земном плане, оно полностью отсутствует на планах иных, и то, что кажется ничтожным мгновением всему земному, то непроявленному в протяженности оказывается достаточным для проникновения. Конечно, атланты в состоянии легко справиться с любыми вторжениями в тело, - однако, это будет уже не совсем тот, первозданный атлантский организм...
Гермеса это не касалось, слава Единому. За исключением роста, во всем он был истинным атлантом, чем могли похвастать немногие к этому времени. Да и красив он был, вот уж поистине как Бог...
- Герму...- раздался тихий, но отчетливый голос.
Это было детское ласкательное имя Гермеса, которым до сего времени продолжал называть его брат Родам.
Внешне ничего не изменилось. Все тот же беспечный и спокойный, Гермес приблизился к своему мобилю и, не открывая дверки, перемахнул через борт, едва коснувшись его рукой. Его короткая золотистая туника - кусок ткани, схваченный на левом плече изумрудным аграфом, а на талии - серебряным поясом чудной чеканной работы, приглушенно сверкнула в воздухе радужным спектром, - хозяин ее уже бесшумно несся в пространстве, набирая высоту.
Как только было получено известие, Гермес как бы раздвоился. Один, физический, мчался на помощь, мгновенно получив всю нужную ему информацию, стоило лишь проявиться источнику беспокойства, неясному до тех пор, - второй же Гермес, мысленный, был возле брата на горе Мери.
Положение было хуже, чем можно было предположить. Аура царя Родама была пробита толстым витым жгутом темно-серого с красными прожилками цвета, который напряженно, под прямым углом, присоединялся к солнечному сплетению его: шел интенсивный отток энергии. Это был пиратский способ, и на такие смертельные лаже для атланта методы не осмеливались ни они сами, ни, тем более, никто из человеков. Это была вражеская рука из невидимого мира, не знающая сомнений ни перед чем: добро это, или зло. Сила, которая, раз преступив общие для всех космические законы, препирала их теперь любыми путями: целью ее, этой силы, было подчинить себе все не просто живое, но, главное, мыслящее; заставить работать на себя, - или уничтожить.
Но трогать этот жгут, между тем, было нельзя, и, встретившись глазами с братом, Гермес понял, что тот также осознает все происходящее, как оно есть. Лицо царя пожелтело, глаза, обычно такие яркие и прекрасные своей полнотой жизни, ввалились: первый признак утечки жизненной силы. Однако сознание атланта Родама, не только не угасшее под гибельным натиском, но еще более, казалось, обострившееся, четко обрисовало Гермесу весь дальнейший план его действий. Нисколько не колеблясь, как это сделал бы на его месте любой из жителей Земли, и не тратя времени на вздохи и стенания - атланты видели настоящую помощь и истинное милосердие лишь в действии, - Гермес мысленно присоединил к груди Родама свой луч, ярко-голубой с серебряным отливом, узкий, как натянутая нить, - и оставил его на время. Луч этот через Гермеса должен был помочь царю Родаму перенести энергетическое нападение до тех пор, пока Гермес не справится с его источником и не приведет все в порядок. Сам Родам мог уже ни во что не вмешиваться: ему надо было беречь силы. Безучастный ко всему происходящему, - так могло бы показаться постороннему наблюдателю, если бы таковой вдруг оказался, - полулежал этот исполин на холодных каменных плитах, прислонившись к огромному Трону Атласа и ни на минуту не выпуская из внутреннего поля видения Гермеса, серебряной стреле подобно несущегося из Атлантиса в Белый Загородный Дворец царя и царицы.
-------------------------------------------------------
Гермес действительно спешил, потому что минуты, считанные минуты, имели сейчас значение. Выявив этот зловещий жгут, высасывающий жизнь из его брата, он, мгновенно проследив направление, увидел, что другим концом этот жгут подсоединен к царице Тофане. Впрочем, сам Гермес и не сомневался в этом: кто, как не жена или ближайший кровный родственник, проявив в себе слабинку, может вот так, без всякого спросу, вломиться в твое внутреннее естество! Да добро бы сам, а то ведь... Прямо как в школьном учебнике самозащиты, где разбираются разные ужасы, в которые никто, по правде говоря, и не верит. - Да, или ослабели атланты, или же наоборот, избыток силы заставил их потерять бдительность перед невидимым врагом. А он - тут, все время возле них, все стремящихся в высшие сферы, и в уверенности в своей мощи презирающих какие-то там низшие слои...
А это - Земля, именно что низший слой сознания, - на видимом, или невидимом плане ты находишься. И именно притупления твоей бдительности ежеминутно поджидают те, из мрака...
Что-то странное продолжало происходить с царицей Тофаной. Гермес ощущал, что она находится в Белом Дворце, однако саму ее никак не мог увидеть. И вообще весь Дворец как метлой вымело: ни одной живой души, ни одного светлого огонька, к кому бы можно было обратиться...
Постой, постой... Не она ли?..
- Тофана! - закричал Гермес и опомнился, когда его чуткий к настроению хозяина мобиль рванулся было, повинуясь порыву его, и тут же захлебнулся. Все же это не было живым существом, и эмоции, которые подтачивали и атлантов, не то, что эту серебристую железку, могли бы его полностью разложить на атомы...Еще недоставало, подумал Гермес - и повеселел.
Главное - Тофана нашлась. Она здесь, во Дворце, хотя по-прежнему совершенно неизвестно, где ее искать: она не откликается на мысленный призыв даже чрезвычайной силы. Такое случается, или если атлант накрепко закрывается сам, не желая никаких контактов, или ...если он мертв. Но тогда контакт автоматически переносится на другой план, и общение с ним даже облегчается. Значит, Тофана находится под таким сильным воздействием, которое полностью перехватило функции ее сознания и продолжает пользоваться ими для своих целей.
Но какие же цели могут быть достигнуты темной силой с помощью Тофаны? Гермес перебрал ее превосходные качества, не желая углубляться в те, судить о которых имел право только ее супруг. Здесь все было в порядке.
И все же...Ну, конечно! Они подбирались к царице долго, он это видел, но из глупой в этом случае деликатности не поговорил ни с ней, ни с братом. Все эти ее сомнительные в последнее время приемы переселенцев с погибшего материка, вокруг которых, без сомнения, витают целые сонмы астральных жителей...
Гермес вспомнил даже, как толстуха Изе, которую он не очень-то привечал, приглашала его на некое собрание, намекая, что и сама царица, мол, не гнушается бывать там и наблюдать за жизнью астрала. "Жуткая картина! - говорила Изе. - Нам, в нашей пресной жизни, не мешает иногда пощекотать нервы!"
Да, Гермес знал: это сделалось модой среди атлантов, - с помощью неких личностей наблюдать за астралом, находя удовольствие в новых острых ощущениях. Теперь уже оказывалось вроде бы и неприличным признаться в том, что ты не вхож в астрал. И никто не думает, что это явление вообще противоположно самому естеству атланта, выходца яз. если не самых высших, то, по крайней мере, высоких слоев Надземного. Да, атланты миновали низший астрал. Да, само их существование на Земле означает их желание, извечное и как бы впечатанное в их сознание, - желание помочь земным человекам оыстрее и легче пройти их отрезок пути в начале бесконечной цепи эволюции. И подразумевает это стремление помочь как раз именно то, чтобы, не допустив до астрального уровня, минуя его, вырваться сразу на средний план сознания.
А получается, должен был констатировать Гермес давно просившуюся мысль, что-сами атланты теперь настолько снизошли на Землю, что интенсивно формируют в себе астральное тело. Вот и он сам уже не всегда сдерживается, - мобиль его тому свидетель. А ведь эмоции - это и есть проявления астрала. Надо будет и ему самому проследить в себе возникновение этих странных, почти неуправляемых движений. Совсем ни к чему они атланту, двигателем энергии которого являются только высшие чувства.
Да, действительно: с кем поведешься, от того и наберешься, вспомнил он расенскую пословицу, которую любил повторять парнишка со странным именем Ноза, помогавший Гермесу в сборке его мобиля своими, как у всех расенов, золотыми руками.
Между тем, Тофана, которую он уже несколько мгновений держал под пристальным вниманием, начала понемногу проявляться. Все сгущавшаяся тьма, в которую с трудом проникал его луч, постепенно выдавала свою тайну: Гермес различил, наконец, коричнево-оранжевые размытые контуры женской фигуры, лежащей без движения где-то в полной тьме. Закрепив на своем экране это видение, Гермес посадил мобиль на плоской крыше Дворца. зафиксировав его на мощных воздушных подставках, и как ветер кинулся вниз по лестнице, спиралью спускавшейся по нескольким этажам небольшого, интимного жилища царя и царицы.
Локатор вел его все ниже, и Гермес, не гнушавшийся никогда возможностью прокатиться по широким и гладким атлантским перилам, на этот раз отвел душу полностью, - хотя и не ощущая никакого удовольствия, - что и отметил позже.
Наконец, он упал на руки: лестница закончилась. Прямо перед ним лежала, как ему показалось вначале, обнаженная царица. Включив собственное освещение, от чего неяркий желтоватый круг света очертил пространство близ него, Гермес разглядел Тофану получше. На ней был ритуальный комбинезон, плотно прилегающий к телу и, по-видимому, оградивший ее от неминуемой гибели, но кисти рук и голову оставивший открытыми. Это означало, что царица почувствовала приближение опасности, хотя и не успела почему-то завершить свое облачение, которое защитило бы ее.
Земные глаза Гермеса видели перед собой скорчившееся тело женщины, жены и любимой его брата. Тело, по всем признакам, было уже неживым: даже не прикасаясь к нему, Гермес ощущал холод. Точно ледяной вихрь кружил вокруг Тофаны, всасывая в себя, через ее посредство, все проявления живой энергии. Гермес, впервые столкнувшийся с этим явлением, о котором до этого знал лишь понаслышке, теоретически, не медля начал действовать так, будто занимался этим всю жизнь.
Перейдя вместе с Тофаной на невидимый, тонкий план, он обнаружил то, что искал: тот самый серо-красный жгут, который поставлял телу царицы энергию ее мужа. Эта энергия не приносила ей, однако, облегчения и прибавления сил, - она будто хлестала все мимо. Жгут, разветвляясь на несколько более тонких нитей, впивался в ее ладони, кончики пальцев, и темным облаком окутывал всю голову, соединяясь выше в тот самый витой канат, который видел Гермес на груди царя.
Можно было просто отсоединить, не мудрствуя лукаво, этот канат от груди царя еще там, на горе, - но тогда погибла бы Тофана. Гермес принял ту мысль Родама: оставить все как есть и найти истинного виновника там, вне тела царицы. Царь жертвовал не только своей жизнью, - но, что было важнее в тот момент, - возможностью самого Общения. Ведь, обессиленный, он должен был бы снова набираться энергии, накапливаемой им под большим давлением за много времени вперед, - а это могло стать смертельным, если бы истечение ее превысило некую допустимую грань.
Отсоединить этот проклятый насос от тела Тофаны?.. Одно другого не лучше: царица, жизнь в которой держится сейчас только за счет вливаемой в нее силы Родама, потеряв эту подпитку, тотчас умрет. Тогда...
Гермес, выигрывая время, медленно поднялся. Окружив себя непроницаемым ни для каких низших кругом пламени, тем самым он вошел сознанием в сферу Огня. Это был отчаянный поступок, грозивший плотскому телу Гермеса, в лучшем случае, внутренним пожаром, а по крупному счету - и гибелью. Ибо не приспособлена земная плоть к прохождению через нее самых высоких, огненных ,энергий.
Он не думал об опасности, полностью положившись на помощь своих надземных Руководителей, бывших с ним незримо всегда, - в отличие от многих, утерявших эту возможность, атлантов. В его мысленной руке, напряженной огнем, проявился меч, острый и сияющий. Быстро и решительно Гермес очертил этим мечом вокруг тела лежащей царицы окружность, засветившуюся сразу светлым, почти невидимым глазу ореолом пляшущего пламени, тем самым защитив и ее от действия темных. Затем, уже совершенно не опасаясь ничего, он легко избавил тело Тофаны от инородных присосок.
Выждав минуту, чтобы дать царю Родаму возможность наполниться своей силой, он послал ему мысленный призыв.
Родам явился тотчас же, показывая Гермесу повисший жгут, который он уже отсоединил от своей груди. Тогда, не закрывая поля обзора от брата, Гермес своим огненным мечом начал методично рубить на мелкие куски пресловутый жгут, рывками подтягивая его к себе до тех пор, пока протяженность его не кончилась. Тогда, отправив меч обратно в его сферы и сам покинув их, Гермес уничтожил напрочь безжизненные останки изрубленного каната, принесшего столько бед им всем. Сделать это уже не представляло труда, стоило лишь мысленно сгрести их как бы с поверхности в никуда - и этого больше не существовало.
Теперь надо было позаботиться о Тофане. Гермес нашел на ее руке пульс - он, хотя и едва заметный, но уже прослушивался. Впрочем, он не думал о времени. Как всегда, когда надо было действовать, имело значение лишь само действие, выполненное в кратчайший срок. Время же укорачивалось или удлинялось в зависимости от обстоятельств, окружавших это действие.
Гермес не был обеспокоен тем, что Тофана не приходила в себя. Он даже сознательно удерживал ее на этой грани - между жизнью и небытием, чтобы иметь возможность беспрепятственно, не подавляя сопротивления подсознания, временно подключить ее к собственному аппарату жизнеобеспечения.
Проделывая это, он вдруг ощутил внезапный приток силы. Это Родам, оправившийся от нападения /ведь любое вторжение в ауру - и есть нападение, от друга оно исходит или же от врага/, отослал обратно, с благодарностью, луч Гермеса, который сейчас был ему так кстати.
Призвав на помощь Единого, - а на этот призыв откликались все Высшие Силы, - Гермес осторожно поднял Тофану и начал, чуть пошатываясь, - потому что в по-прежнему холодное тело женщины, которую он держал на руках, уходил гудящий, мелко вибрирующий поток его энергии,- подниматься по крутой винтовой лестнице наверх. Все его мысли были сосредоточены сейчас только на том, чтобы вынести Тофану к свету солнечного дня, и ощущения собственного тела не занимали его: он их просто выключил. Конечно, это было опасно, и грозило, при таком перерасходовании энергии, усугубленном огненным напряжением, мучительной гибелью. Даже Высшие Руководители не могли бы помочь в этом случае: их помощь тогда бы могла выражаться лишь в полной их безучастности к пораженному телу, ибо ткани, опаленные огнем, невозможно огнем же и вылечить... Да, опасность была велика, но и думать о ней значило себя обессиливать. Вдруг Гермес улыбнулся: перед ним, как живая, стояла его новая знакомая с одного из островов в далеком восточном море. Юная девушка, почти еще ребенок, она всегда вызывала симпатию у Гермеса своей смешливостью и детской прелестью.
На эти острова Гермес набрел в своих полетах почти случайно, чуть округлив однажды прямую траектории пути из Египта - домой. Точнее сказать, цепочка островов этих давно была известна атлантам, но считалась необитаемой после потопа, сопровождавшего Катастрофу. Велико же было его удивление, когда, приземлившись под влиянием отчетливого импульса, он обнаружил и здесь возрождение жизни. Самый обширный остров, который его обитатели пока никак и не назвали, был весь покрыт густой растительность, за исключением горной вершины и ровной долины между холмами. Эта долина оказалась местом обитания целого племени, скрывающегося от всего мира.
Это были не атланты, - Гермесу не стоило труда определить в них человеков, - но были они, без сомнения, родом с погибшего материка. Рослые и носатые, с медно-красной кожей и прямыми черными волосами, они очень напоминали Гермесу тольтеков, остатки которых, спасшиеся на Посейдонисе, ушли столетия два назад на Мус. Такие же своенравные и воинственные, как и все человеческое население с погибшей Атлантиды, тольтеки не смогли ужиться на Посейдонисе, обвинив царя Родама в пристрастии к каким-то примитивным племенам расенов скитов, в ущерб, вроде бы им, исконным жителям Атлантиды. Дай им волю, они бы, пожалуй, очистили весь Посейдонис от его населения, лишь бы жить самим. Да, поистине, трудная эта задача - переделать человеческую природу, оторвать мысли человека от своей собственной личности и заставить оборотиться на других. Удастся ли?
Мысль Гермеса вернулась к Эаме, девушке с безымянного острова. Она начинала уже, пожалуй, воспринимать своего Учителя и через тонкое пространство, - редкое для человеков качество.
Конечно, нельзя сказать, чтобы человеки были обделены тонким чувством, или начисто неспособны принимать мысль. Но их тонкое чувство ограничивалось лишь земным, не в состоянии воспарить над ним или ближайшим к ней, пространством. Конечно, попадаются особи, - как Эама, к примеру, - которые своим сознанием как бы вырываются из общей трясины, и чей кругозор расширяется неимоверно, в сравнении со своими соплеменниками. Таким - очень трудно. Гермес понимал эту трудность, - общаясь по роду своего Задания с разумом, едва начавшим, в сущности, формироваться, он и сам находился частенько в таком же положении, - и старался помочь здесь настолько, насколько каждый готов был принять его помощь. Но зато как быстро шло развитие, и как велики были успехи этих, воспринявших!
Правда, Гермес никак не мог решить для себя самостоятельно один вопрос: действительно ли ко благу ускоренный рост сознания этих существ, едва выведенных из полуживотного состояния путем... Путем, как бы мягче выразиться, улучшения их породы. Гермес теоретически понимал, как необходимо было внести в эти, по сути бессознательные создания, дуновение Высшего, приобщив их к общей эволюции разума. Мало того, он и сам отнюдь не гнушался обществом человеческих женщин, в которых иногда находил больше прелести, чем в рафинированных и всеведающих атлантках, подчас изнемогающих под грузом собственной недосягаемости. Но - в те далекие времена, когда Титаны снизошли к земным жительницам, чтобы породить их, атлантов... Какой же великой целью, открывшейся им свыше, должны были они руководствоваться, чтобы пойти на это самоистязание. Оставив привычные себе сферы, где все ясно, ярко и изумительно прекрасно, - даже борьба, которая там, пожалуй, еще яростнее, чем внизу, - ввергнуть себя в оковы проявленного тела! Гермес не был полностью уверен, что, окажись он в то время Титаном, согласился бы на это. Впрочем, он и сейчас ни в коем случае не хотел бы поменяться местами ни с кем из человеков, а вот помогает же им! Несет свою службу, как говорит его брат Родам, истинный наместник на Земле Бога Единого.
Эти мысли отвлекли Гермеса от ненужных сейчас размышлений о тягости момента, и не помешали нисколько его мысленному разговору с простушкой Эамой. Поощрив ее успехи и дав новое задание, Гермес простился с ней до следующей встречи уже наяву через несколько дней, и решительно закрылся от нее.
Последний завиток спиралевидной лестницы почти уже вынес его на поверхность из подземелья, когда его сознания достиг шум голосов и отдельные вскрики.
«Неужели и мы стали крикливыми, как человеки?» - успел он подумать, когда набежавшая толпа приближенных Тофаны окружила его и освободила от этого неимоверного бремени - тела царицы. Будто каменный столб он нес, - пришло ему в голову, - и он отдался таким теплым, таким благодатным рукам женщин, которые, будь на то их воля, с величайшим бы удовольствием подняли его и понесли б на воздусях к постели. Но - герой не заслуживает к себе подобного отношения. И атлантки, оттеснив человеческих прислужниц, окружив Гермеса сияющим плотным кольцом, и поддерживая его, когда ноги отказывались служить ему как надо, провели своего любимца в круглый покой, расписанный огромными диковинными цветами и листьями, и уложили, освободив тело его от одежд, на овальное ложе, покрытое ворсистой тканью. Ткань эта, мягкая, как шелк, имела, как почти все в обиходе атлантов, особое свойство, секрет. Подключенная к источнику энергии, щедро питавшему дома атлантов и тщательно охранявшемуся от человеков, эта ткань очищала их тела от вредных воздействий, которых им приходилось набираться, соприкасаясь с низшими излучениями, безопасными до некоторого уровня, и смертельными - при накоплении предельной дозы в их телах.
Еще не разобравшись в том, что произошло, они сделали все правильно, безоговорочно исполнив, что предписывалось во всех случаях, когда налицо была потеря атлантом равновесия.
"Гармония - превыше всего!" - этот призыв атлантов не был пустой красивой формальностью, они-то уж знали. И восстановление, хотя бы в минимальных пределах именно гармонии, равновесия тела и духа, позволяло привести к норме ток энергии, ровный и мощный ток, который в дальнейшем уже сам действовал так, как это было нужно. Ведь ток этот нес в себе энергию, которая сама в себе разумна в высшей степени...

 Отправлено: 10.05.11 05:27. Заголовок: vitek пишет: ссылку..

vitek пишет:

цитата:

ссылку на то, что же в действительности происходит за завесой, ТАМ, и

Vitek,ты представляешь,что "за завесой"--это не место,это состояние?Я наверное никогда не смогу достичь этого состояния.Это все так здорово и сложно.Поэтому наверное и так долог путь,и так
сложен.Одни ошибки.....А так хочется.


Атлант пишет:

цитата:

Гармония - превыше всего!" - этот призыв атлантов не был пустой красивой формальностью, они-то уж знали. И восстановление, хотя бы в минимальных пределах именно гармонии, равновесия тела и духа, позволяло привести к норме ток энергии, ровный и мощный ток, который в дальнейшем уже сам действовал так, как это было нужно. Ведь ток этот нес в себе энергию, которая сама в себе разумна в высшей степени...

Если бы еще и распечатать,как достичь этой гармонии,было бы классно.

 Отправлено: 10.05.11 06:50. Заголовок: Атлант пишет: Ну и ..

Атлант пишет:

цитата:

Ну и как Вам книга? Прочли? Понравилась?

Понравилась не то слово. Всю трясёт как Атлантиду.
СПАСИБО!

 Отправлено: 10.05.11 07:58. Заголовок: Наутро Гермес был св..

Наутро Гермес был свеж и весел, как обычно.
Проснувшись, он, еще не открывая глаз, мгновенно осознал, где он находится, и просмотрел все системы своего тела. Каналы были чисты и светлы, энергетические воронки и вихри были в порядке: ничего не потревожено, не сбито на сторону, слава Единому. Немного, правда, саднило в горле, - но это не страшно, успокоил себя Гермес, - чуть перегрелся центральный провод. Перебрал он вчера с огнем, опасаясь, что не достанет у него силы справиться с нечистью. Теперь он будет более уверен в себе, более осторожен...
Будто и не было сна, как бы извлекающего его из земной действительности, Гермес легко окунулся в нее. Сначала он осторожно прикоснулся к ауре брата, вроде бы спрашивая: "Можно?" и только после появления на экране Родама открылся ему. В этом не было какого-то опасения, - напротив, он не желал помешать, или, не дай Единый, навредить брату, ворвавшись в его сознание непрошенным. Да еще в такой момент, когда тот, готовясь ко встрече с космическим Сознанием, собирает в единый пучок все до одной стрелы своей неимоверно мощной, даже по меркам атлантов, энергии.
Однако, Родам, выглядел спокойным и немного ироничным.
- Отошел? - спросил он Гермеса.
- Да я, кажется, и не...
- Ладно уж! Молодец ты.
- Скажешь тоже...
- Хвалю и одобряю. Присмотри за ней, пока вернусь.
- Разумеется. Как ты? Я - насчет помощи.
- Нормально. Сбой был тяжелый, конечно, но не им помешать нам в таком деле, а?
- Я рад. Моя сила - с тобой, брат!
И Гермес первым погасил свой экран.
Скупая похвала Родама наполнила его сердце радостью. Гермес знал что это высшее чувство, наиболее, после чувства любви, ценимое у атлантов, изливаясь из него сейчас, творит чудеса, передаваясь другим, очищая от печали и уныния мысленную сферу и как бы укрепляя ее светящимися нитями, видимыми иногда даже земным глазом. Это чувство и само по себе было прекрасным, - тем более его следовало продлить, учитывая общую пользу...
Все в том же приподнятом состоянии Гермес, омывшись в кабине с обжигающе горячими, вперемежку с ледяными, струями воды, в кажущемся беспорядке направленными в разные стороны и несколько минут настолько сильно бомбардировавшими его тело, что он не смог дольше выдержать эту своеобразную экзекуцию и вышел из кабины, после чего она выключилась, - надел свою, по всем признакам побывавшую в чистке золотистую тунику и тщательно расчесал мокрые волосы изящным гребнем, в запечатанном футляре лежавшем на столике у зеркала. Тут же лежал и пакет с новыми сандалиями, -
кто-то побеспокоился обо всем, пока он спал, - подумал Гермес. Кто же?
Со смущенной улыбкой, потупившись, на него взглянула Гелла, - и тут же исчезла: Гермес не хотел вызывать ее на беседу. Не в том дело, что слишком юна была дочь его двоюродной сестры Нефелы. И даже не в том, что уж очень настойчиво попадалась она ему на глаза в последнее время, - хотя и это тоже, конечно, играло тут свою роль. Гермес, как и весь его род, превыше всего ставил свою самостоятельность, и особенно в отношениях с женщинами. Все должно было исходить от него, мужчины... Главное же состояло в том, что не нравилась она Гермесу. Не трогала его сердца и не возбуждала этих совершенно изумительных вибраций в душе и во всем теле, которые на земле зовутся любовью.
Гермес понимал, что ему давно надо бы обрести себе подругу здесь, на Земле. Иногда его одинокое, - без найденной половины, - состояние давало себя знать тянущей какой-то тоской, тягой к чему-то, чего он и сам не мог бы определить, потому что, в сущности, это было неопределяемым вообще. Однако Гермес ясно осознавал, что простое исполнение свадебного обряда с любой девушкой, к которой он испытывал бы симпатию, ничего бы не дало, кроме мгновенного отчуждения и даже глухого какого-то раздражения. Так бывало всегда, когда он встречался с женщиной, - не имело значения, его ли рода она была или же человеческого, - и, зная это свое качество, он старался не обнадеживать ни одну из них.
Жизнь его была полна до краев, дружелюбие его простиралось на всех людей без различия их космического состояния, - начального ли у человеков и развитого - у атлантов. Мимолетные его сближения с женщинами не вызывали в них чувства разочарования или вражды, когда он с ними прощался, - да он и не прощался ни с одной из них никогда; просто отношения их переходили в какую-то новую фазу, фазу дружбы, скрепленной сладкой чашей любви...
Однако, надо было приступать к делам, которые его ждали.
Гермес, мягко ступая по коврам, устилавшим сплошь полы в покоях царицы Тофаны, подошел к высокой двустворчатой двери, ведшей в ее спальню и сейчас охраняемой темнокожим гигантом Кну. Дружески кивнув ему, Гермес хотел было пройти в дверь, и уже протянул было руку, чтобы ее открыть, как вдруг копье раба преградило ему путь. Гермес вопросительно взглянул на Кну: тот, хотя и считался гигантом среди человеков, едва доставал ему до подмышки, однако это обстоятельство никак не означало, что раба или челядинца можно оттолкнуть и пройти силой. Подобное самовольство исключалось в среде атлантов. И, хотя находились уже и среди них те, кто выставлял свою силу поперед всех правил, царевич Грма-Геле никогда бы себе не позволил пренебречь правилами этикета, если считать "этикет" словом, производным от "Этика"...
К тому же, Кну не был просто рабом, взятым на определенный срок. Он происходил из того редкостного рода человеков, который в виде эксперимента был введен первыми, еще во всем божественными атлантами для собственного обслуживания. Тогда это было необходимо: атланты-боги с трудом привыкали и к собственному тяжелому телу, вдруг потребовавшему множества забот и услуг, и к условиям жизни на планете. Ведь нужно было питаться чем-то, да и покрывать тело свое, не столько от жары или мороза, сколько от нескромных глаз тогда еще совсем неразумных, но очень восприимчивых обитателей Земли.
В полном смысле слова "живые машины", или биороботы, они были генетически направлены на преданность своим создателям и безоговорочное служение им. Наделенные недюжинной силой и здоровьем, не знавшим сбоев, - ибо не имели в собственном аппарате механизма, который позволял бы им иметь право выбора/ в отличие от человеков, которым это право было дано в соответствии с их вхождением в общекосмическую эволюцию/, они были несокрушимы и незаменимы. Их отличие от челяди, слуг-человеков, и состояло в том, что их нельзя было ни купить, ни любым другим способом совратить во вред их хозяевам. Однако, сами будучи изначально правдивыми, они были легковерны: их можно было обмануть...
- Мне ведь можно всегда, Кну, ты же знаешь! - сказал Гермес напряженно сжавшемуся биороботу. -
- Кну получил приказ - никого не впускать! - отчеканил тот.
- Но кто мог дать тебе такой приказ...Сама царица?
- Нет.
- Вот видишь...- Однако Гермес вовсе не имел желания препираться с Кну, или, тем более, пытаться его обвести вокруг пальца, что иногда служило своеобразной забавой для некоторых. - Ладно, сторожи царицу, да смотри в оба!
Кну благодарно кивнул Гермесу и еще больше вытянулся у притолоки порученных его попечению дверей. Гермес же, обойдя по коридору личные покои царицы, взбежал по мраморной лестнице на второй этаж, где, он знал, обычно собирались придворные.
И в самом деле, распахнув дверь гостиного покоя, Гермес увидел всех в сборе.
В дальнем от входа углу, на кушетке, вытянув ноги и запрокинув голову на высокое изголовье, лежала толстуха Изе, бессильно свесив правую руку и полузакрыв глаза, из которых катились частые слезы. Вытирать эти слезы было на этот раз работой Геллы, возле которой стоял целый короб с белоснежными платками из тончайшего льна. Осушая слезы своей, огромных размеров, подопечной, Гелла один за другим бросала эти платки в другой короб. Это занятие уже настолько ей надоело, что она иногда уже путала коробы, не успевая за потоками слез, омочивших уже не только шею, но и грудь добросердечной всеобщей тетушки. Обернувшись на появление Гермеса, - ей не нужно для этого было никаких слов, предваряющих его, - Гелла снова сбилась с ритма и начала вытирать нос своей подопечной мокрым платком, отчего та закрутила головой и открыла глаза. И вовремя: Гермеса уже окружали дамы.
Тетушка Изе не могла, чтобы не уронить своего достоинства, подойти сама к своему любимцу, хотя, если бы ее воля, она презрела бы и правила, не рекомендующие женщине подходить к мужчине первой, буде это даже ее собственный племянник, и свой собственный огромный вес, и побежала бы к герою дня, спасителю ее ненаглядной Тофаны. Но - негоже было бы ей, негласно признанной главе дома по женской линии, торопиться к юноше, и Изе, мысленно представив себя, со всеми своими колышущимися телесами, расталкивающей этих непоседливых свиристелок, окруживших Гермеса плотным кольцом, неслышно засмеялась. Гелла, не сводившая глаз с Гермеса, ощутила под рукой сотрясение тетушкиной груди и с удивлением увидела, оборотившись к ней, что та смеется сквозь сомкнутые губы, позабыв о своих недавних слезах. Тогда, бросив и платки, и коробы, девушка вскочила, чтобы присоединиться к окружению Гермеса, - но тут неумолимый жест обычно снисходительной Изе заставил ее снова опуститься на прежнее место: старшего слово, - хоть и невысказанное, - было законом.
Да так оно было и лучше: Гермес сам подходил к тетушке, чтобы не заставлять ее утруждаться. Но Изе и тут не поддалась слабости и искушению нарушить правила, коим она была неукоснительной хранительницей. Не прибегая ни к чьей помощи, она медленно опустила ноги на пол и поднялась, став перед Гермесом во всей своей красе и гороподобии. Осенив его в пространстве знаком креста, который в духовном обиходе атлантов означал очищение от неблагополучия духовного и земного, она сказала:
-Отдай мне свою боль, мой мальчик! Пусть благословение Единого, через наших отцов и дедов, пребудет с тобой всегда!
Гермес с искренне теплым чувством преклонил колено перед этой женщиной, помнившей не только его отца, но и деда. Собственно, никто и не задавался мыслью, - сколько же земных лет исполнилось тетушке Изе: она знала и помнила, казалось, все в истории атлантов, если не в истории Земли...
Что-то разом, как бы щелкнув, изменилось в отношении Гермеса к тетушке Изе: его обычная настороженность при общении с ней отошла в сторону, уступив место /он чувствовал, что эта уступка на время/ ответной волне признательности и добра. И он низко, почти касаясь рукой пола, поклонился матроне, казалось, отдавая необходимую дань символу их рода, живому символу, всем своим естеством и памятью своею являвшую хранилище тайн развития /и угасания, - пришла мысль, поразившая Гермеса/, атлантов.
Объятия не были в чести у потомков богов. Могучая женщина, чье тело уже не выдерживало обрушившихся на него вихрей чувств и эмоций своих ближних, вдруг осознавших в них вкус и прелесть, и которая обречена была некой силой на их очищение, - и прекрасный в своей чистоте высшего знания юноша смотрели друг на друга. И тонкие волны их излучений объединились, наконец, в едином потоке. Этот поток, от которого и впрямь светлее стало в огромном зале, затемненном от яркого солнца тяжелыми шторами и густой листвой цветущих растений за окнами, -поток этот захватил и присутствующих. Начавшие уже забывать о его явной и мощной силе, но теперь подхваченные этим неудержимым влиянием, они подходили все ближе к мужчине и женщине, ставшим центром круга. Молчание освящало это собрание, усиливая все растущее напряжение.
И тут Гермес властно явил перед всеми образ Тофаны. Однако, не тот, почти безжизненный, образ, который, независимо от их воли, запомнился им, - отнюдь нет.
Тофана, царица атлантов, юная и величественная красавица Тофана, в своем золотом парадном облачении, с сияющей короной о девяти лепестках, символизирующих девять сторон света, ясно и твердо глядела в лицо каждому. Ее взор, вдохновенный и в то же время по-женски мягкий, как и прежде, проникал в душу и завораживал даже тех, кто уже привык заворачиваться в тусклый газ искусственной защиты от посторонних влияний. Нельзя было бы утверждать, что царица принуждает к чему-то или насильно вторгается в чье-то естество. Нет! Уверенная в своем высшем Праве, она всего лишь утверждала свое исконное могущество над подданными.
Придворные, за долгое время уже привыкшие к обиходному, что ли, общению с царицей и втайне считавшие каждый себя "ничем не хуже", в одно короткое мгновение вспомнили разницу между собой и ею. Убеждать тут никого не нужно было: именно это кратчайшее озарение истиной могло поставить все на свое место, - и это было сделано.
Атлант есть атлант. И для любого из них не было беспрекословно убедительнее ничего, кроме энергетического и духовного потенциала, превосходящего намного их собственный.
Гермес очнулся от непонятного шума, вызванного каким-то движением вокруг него. Еще отрешенным после неимоверного напряжения мысли взглядом он обвел комнату, где находился: перед ним, словно завороженная, истуканом на толстых ногах стояла Изе, не сводя с него восторженного азгляда, а вокруг...
Такого, пожалуй, никто и не помнил уже. Да и сам Гермес нисколько не желал и не требовал ничего подобного. Однако, к своему удивлению, он вдруг ощутил, что ему приятен вид коленопреклоненных атлантов...
---------
И тут в залу вошел Аппло. Стремительно вошел - и остановился в открытых дверях, оценивая открывшуюся перед ним картину. Гермес, скрывая улыбку, взглянул на брата, и знаком его радости чуть взметнулнсь над карими глазами шелковистые брови. Мягко обогнув распростершихся в давно забытом трансе придворных, он проскользнул к Аппло и вывел его в коридор, осторожно прикрыв за забой створки резных дверей.
Аппло стоял невозмутимый, как всегда. Уголки его красиво изогнутых губ, немного приподнятые, могли ввести в заблуждение кого угодно, только не Гермеса: уж он-то знал, что эта, вроде бы врожденная, улыбка вовсе не означает размягченности или безвольного благодушия его брата. Кому-кому, а Гермесу были ведомы сила воли и ума Аппло, неизменно приводившие его к непререкаемой и, казалось, легкой победе над любыми противниками в любых спорах и интеллектуальных столкновениях. Без сомнения в физических, - воинских или атлетических, - ристалищах Аппло также не было бы равных, пожелай он только участвовать в них. Гермес, бывший с детства большим шутником, навсегда запомнил пару уроков, данных ему в свое время старшим братом, и сила руки Аппло явилась для него наипервейшим авторитетом. Это уже потом, с годами, пришло естественное признание первенства Аппло во всем, что касалось сторон жизни как земной, так и вечной, и восхищение его качествами, казалось, данными ему от рождения. Неназойливо, единственно, только собственным примером воспитывали "младшенького" Родам и Апплу. Едва начал он разговаривать, - а произошло это довольно поздно, как у всех атлантских детей, - брали они его с собой по различным делам в поездки по колониям, где встречались со множеством людей, разрешали конфликты - или,
наоборот, разрубали узел воинским мечом. Впрочем, это присуще было только Родаму: Аппло твердо стоял на том, что разум и его инструмент - язык - даны именно для того, чтобы при помощи них улаживать все споры.
Прав был Аппло, которому были вверены многие человеческие племена для их обучения и духовного продвижения; но прав был и Родам, часто, и даже слишком часто в последнее время отдававший предпочтение мечу в разрешении дел и споров человеческих. Ибо не желали они, человеки, воспринимать то благое и доброе, о чем твердили им боги через своих служителей, но упрямо поворачивали все только на себя, на собственную пользу.
Торопился, предчувствуя сроки, царь Родам. Сомнение, никому не высказываемое, начал ощущать Аппло. Гермес, любивший обоих больше самого себя, метался между ними, пытаясь объединить их действия, - цель-то была едина!..
Да, неспокойно было в Атлантиде, хотя немногие ощущали это.
- Ты, как всегда, вовремя, - сказал Гермес и позволил себе несколько забыться: взял крупную белую руку брата в свои, маленькие и смуглые ладони, и слегка сжал ее. Это было непростительным проявлением эмоций, за что в другое время Гермесу бы здорово досталось от непроницаемо сдержанного Аппло.
Но, - и это ли не изменение времени и нравов? - тот лишь промолвил:
- Не пойти ли нам куда-нибудь в парк, и не посидеть ли, скажем, у водопада? Ведь журчание воды - та же музыка, верно?
И он свободной рукой крепко обнял плечи Гермеса. Так и стояли они, обнявшись, что совсем не было в атлантских правилах, пока не загудел подъемник, сигнализируя о скором появлении новых посетителей.
Братья заговорщически взглянули друг на друга и ступили на винтовую лестницу: оба избегали лишних встреч. Ведь никто еще, кроме Гермеса, не знал, - а кроме Аппло не чувствовал, насколько опасно положение. И дело было не в одной царице Тофане, которая лежала у себя, внизу, по-прежнему бездыханная, но спокойно оставленная всеми для скорейшего восстановления ауры. Это было верное действие, - но верным оно оказалось бы в любом другом случае. Сейчас же на царице, как на удобном и ставшем доступным темном фокусе, сошлись пучком стрелы излучений невидимых врагов. Она сейчас являлась той цитаделью, от падения которой или способности удержаться зависело будущее атлантов.
Царице необходимо было помочь, ибо, коль скоро она сдастся, в этот пролом ринутся неисчислимые, воистину, полчища вредоносных влияний, заражая все встречное на своем пути, сметая защиту уже ослабевших темным допуском как в случае самой царицы, аур .и нанося неизбежный вред аурам сильным.
Но, как бы тяжело ни было положение Тофаны, а прежде всего думать было необходимо о царе Родаме. Как можно было бы в сгустившейся обстановке сохранить пристойное пространственное равновесие, которое бы не нарушило еще больше и без того покачнувшейся гармонии токов, сосредоточенных на нем, как на держателе нитей земной силы.
Гермесу ясно было, что именно царь Родам является настоящей мишенью начавшейся атаки, непревзойденной по мощи всеми бывшими до того нападениями. Теперь предстояло вкратце обрисовать картину Аппло, причем так, чтобы сразу отбить у того охоту к мирному решению схватки, которая уже развернулась во всю. Поймет ли его Алпло, поэт и светлый мечтатель?

 Отправлено: 11.05.11 09:29. Заголовок: Новому дню посвящается.

Загородный дворец, место интимного уединения царя Родама и царицы Тофаны, расположен был всего в десяти стадиях от северных ворот Атлантиса, если ехать по внутренней стороне Центрального канала, ведшего в глубь страны. Поместье, одно из трех, принадлежащих лично царю, было небольшим, но на удивление прекрасно спланированным и ухоженным, хотя управлялись со всем только лишь пять человек, постоянно живших при нем: садовник с внуком - помощником лет пятнадцати, повар, привратник и домоправитель, которого царь, нарушая некие традиции, утвердил в этой высокой должности, хотя в его происхождении не было и намека на какое-то наличие атлантской крови. Рутул, так звали дворецкого, платил своему венценосному шефу за доверие - дотошной честностью в рассчетах и преданностью, которая не рассуждает, - словом, это был человек, способный воспринимать лучшее из всего спектра предлагаемых атлантами качеств, и на него царь имел, как было заметно кое-кому, некоторые виды.
Царская чета бывала в своем красивом имении лишь наездами, и поэтому Рутул не держал постоянного штата прислуги. По надобности он приглашал двух-трех женщин из соседнего селения для уборки помещений, - остальные приезжали вместе с царем и царицей: непосредственно прислуживать богоравным имели право только атланты.
Имение, которое называлось Э-ден, жилище бога, можно было бы воспринять как Атлантиду в миниатюре. Дворец, крохотная копия столичной Цитадели, располагался на островке посередине круглого озера, и был окружен парком, где росли самые диковинные растения, цветы и деревья со всего света. Вокруг, насколько окинет глаз, лежали возделываемые плодоносные поля, разграниченные фруктовыми деревьями и виноградниками, на которых трудились поселяне, - ибо рабов на Посейдонисе не любили и священную землю их рукам ниногда не доверяли. Собственно, рабами здесь были те, кто сами себя почитали таковыми, добровольно приезжая, - приплывая, - на Посейдонис ради возможности жить в сказочных, по сравнению со странами всего мира, условиях. Что ж, они допускались на Посейдонис, но не к истинной жизни его. Жизнь эта, как бы отделенная от них невидимым, но непроницаемым стеклом / вроде того, каким ограждали в зверинце Атлантиса диких или просто необычных зверей /, протекала мимо этих несчастных, и туда, вовнутрь, хода не было. Потому что превыше всего, - не только сами атланты, но, вслед за ними, и человеческое население страны, -ценили собственную свободу, самостоятельность внутреннего сознания или духа. Для атлантов это являлось врожденным, естественным положением, которое не требовало убеждений и разъяснений; человеки же, в силу своей природы, склонные к усиленному копированию чужих действий, /особенно, если это действия сильных сознаний/, безоговорочно воспринимали установления, шедшие от самих богов.
Таким образом, рабы на Посейдонисе совершенно отличались от такого же явления, скажем, в любой стране Срединного Моря. Там без хотя бы нескольких рабов не обходилась ни одна семья, не говоря уже о городах с их массой общественных и принудительных работ. Это не означает, однако, что атланты, в принципе, были противниками рабства: в.своих колониях, достигавших даже островов Тихого Океана, они отнюдь не искореняли этого явления, считая его как бы неотъемлемой частью традиций подопечных народов. Тем более, что на весь населенный мир невозможно было бы распространить всю техническую оснастку атлантов: не она являлась главным в тех чудесах, которые украшали и невероятным образом упрощали жизнь этих властителей мира. Основным было то, что пользоваться всей своей аппаратурой, управлять ею могли лишь они сами. Все было очень просто: подключение энергии от Малого Кристалла, который построили-таки атланты после гибели Большого, производилось ключом мысли. Так что дело было не в том, что атланты тщательно скрывали от человеков свои источники энергии, -в силу первоначальной стадии своей эволюции те просто ничего бы не поняли. Им было еще рано. Должен был пройти огромный срок тяжелого и спокойного вращения судеб, чтобы из элементарной глины начали формироваться стройные, тончайшие структуры мысли, обожженной божественным огнем пространственного знания...
Тем не менее, человечество, хоть самым краешком, но было приобщено к атлантскому образу жизни; во всяком случае, перед его глазами был постоянный пример для подражания, некий идеал, самой своей очевидностью вызывавший в человеках неясную тоску, неопределенное пока стремление к подражанию ему. Конечно, самыми привилегированными изо всех человеческих племен оказались те, кто исконно проживал на той земле, где в свое время обосновались посланники богов. Тут имело значение и непосредственное влияние излучений, и самое качество их: попервоначалу эти излучения, и сейчас еще несравнимые по целительной, очищающей дух и тело силе с энергиями человека, - излучения атлантов, напитанные желаниями добра и вознесения этих, тогда еще полуживотных существ, были светоносными в поистине поражающей степени.
Те, расселенные по лику Земли с погибшего материка, восприняли все земные качества своих, уже почти очеловечившихся богов. На Посейдонисе же, оставшемся почти невредимым в той страшной битве Хаоса с небесным Порядком, и даже, казалось, прикрытым от восстания стихий каким-то охраняющим колпачком, - на этом поистине осколке Атлантиды, вроде бы даже обновившемся после такой ужасной жертвы богам как небесным, так и подземным, человеки были другими. Не ангелами, - но просто другими. Они были не то, что менее воинственны, чем те, волею Неба отколовшиеся, они были в сути своей миролюбивы. Вот уж действительно, - царь, или "cap", как произносилось это слово тогда, передавал свои энергии во всем комплексе народу, порученному ему. Правда, со временем энергии, не подкрепляемые из сильного источника, рассасываются, а то и вовсе иссякают. И тогда появляется возможность очиститься тем нациям, которые находились под отрицательным воздействием своих давних покровителей, - но и опасность для других потерять свою благую основу.
Однако, было видно по всему, что подобные опасения не посещали души любимцев богов, жителей Посейдониса. Жизнью они были вполне довольны, с готовностью повиновались своим божественным покровителям, и те отвечали им заботой и справелливым судом, по надобности.
Правда, долгое уже время шло понемногу расселение человеков с метрополии - в колонии, во вновь основываемые или же давно известные города и поселения. Ведь как бы ни был велик Посейдонис, он ограничивался океаном, - водой, и расширяться ему было некуда. А население острова росло, благословенным присутствием и полным незнанием болезней. Вот и пришлось начать воевать: лучшие-то земли были все давно заселены. Море всем надобно, море, теплое и питающее...
Велением времени возникло в одном из селений близ царского имения Э-ден ремесло оружейников. Жили здесь суры, недавние хлебопашцы и виноградари, теперь же - истинные ювелиры по изготовлению оружия. Началось все из пустяка: стали промышлять домашней утварью, и кухонные ножи их изготовления оказались по дyшe не только хозяйкам, но и мужчинам. Крепкие то были ножи, не тупились, не зазубривались. Мягкий камень даже рассекали. Вскоре жрецы, которые, собственно, и дали направление новой специализации суров, уже пользовались в различных ритуальных целях именно их ножами. Пики и секиры для храмов сначала сильно отличались от боевых, но постепенно, когда знать оценила мастерство суритских оружейников, возрос и спрос на их изделия. Однако непревзойденными по качеству и популярности неизменно оставались знаменитые клинки.
Ремесленники расширили свое дело, давно уже перебравшись в четвертый, рабочий, круг Атлантиса. Они привлекли в свое производство ювелиров, и таким образом оружие Атлантиды стало не только самым крепким, но и красивейшим. Сами атланты не пользовались им, - их вооружение было в принципе иным, - но охотно носили притороченные к поясам маленькие кинжалы, оправленные в драгоценности, и вскоре без них невозможно было бы представить ни одного атланта. Роскошь в соединении с красотой составляют гармонию, чей секрет и есть острие, соскальзывая с которого богатство становится пошлостью...
В селении же Сури осталась небольшая мастерская, она обслуживала преимущественно царскую семью. Работы хватало, -потому, что семья была не мала, да и ювелирные запросы царицы Тофаны могли бы охватить заказами чуть ли не всех мастеров Атлантиса, обученных коллегией жрецов, - не будь суриты столь искусны и быстры в работе.
Мастера, как в самом селении, так и ушедшие в столицу, обеспечивали заработком и себя, и своих близких, - из тех, кто остался в селении, не пожелав окунуться в суету первого города мира. Но поселяне, тем не менее, не оставляли привычной работы в поле и по хозяйству. Отчасти тут играло роль установление атлантов о непременной и обязательной занятости человеков, за исполнением которого строго следили старейшины цехов в городе и поселений на остальной части государства. Но - и без всякого над ними контроля суриты, как и все племена на Посейдонисе, так же точно исполняли бы свою часть работы. Поистине, золотой здесь обитал народ, трудолюбивый и в высшей степени неприхотливый.
Вот в это-то селение и пришел однажды утром раб, исполняя повеление царя Родама явиться в Сури к тамошнему лукумону Иббиту и оставаться там, пока за' ним не придут от имени царя. Вернее было бы сказать - доплелся, ибо его изможденный вид, трясущиеся от усталости руки, которыми он даже не мог поднести ко рту фиалу с водой, так что сыну лукумона, юному Игрешу, пришлось собственноручно напоить его, - все в его облике показывало собравшимся вокруг него поселянам, что этот чужой человек - на грани жизни и смерти.
Все молчали, пока Игреш, превозмогая себя, поил пришельца, обняв его одной рукой: н а то было повеление отца и лукумона, ослушаться которого было не только невозможно, - невозможной была бы сама мысль об этом, так же ка к для самого лукумона, старейшины или любого человека не существовало понятия неповиновения приказу или просьбе царя.
А ведь в этом случае все обстояло именно так: этот пришлый, бар-ан /как называли жители Посейдониса всех иностранцев, будь это могушественный правитель, купец или же раб, добровольно продавшийся душой и телом/, - встреченный на улице группой селян, направлявшихся в поле, обратился к ним с какими-то непонятными словами. Бар-ан, одним словом, которого никто уразуметь не может, ибо говорит он на другом языке. И осталось бы одно - сдать его старейшине для служебного препровождения, когда б не произнес он ясное и понятное всем:
- ...Лукумон Иббит... Царь Родам...
Правда, имени царя, равно как и имен Богов, - их настоящих имен, - произносить не полагалось: на то у них всех есть многочисленные эпитеты, подставные имена. Но у этого несчастного, видно, было безвыходное положение, в котором многое прощается, и богами, и, тем более, человеками. Вот и привели они раба всей молчаливой гурьбой к своему лукумону, который как раз предавался священным размышлениям под огромным зеленым дубом на лужайке за домом.
Дуб. непременный атрибут всякого лукумона, равно как и живущнй в его ветвях кот, символизирующий священное животное бога Солнца - льва, - стоял на этом месте уже никто не помнил, сколько тысяч лет. Долголетие каждого дуба, являвшегося как бы древесным воплощением самого лукумона, служило главным доказательством силы и мощи этого человека, поставленного богами над своими сородичами, - как опередившего многих в своем духовном развитии и поэтому способного получать и воспринимать особые знания, недоступные пока всем подряд...
И в самом деле, лукумон Иббит почитался жителями своего селения, да и всей долины Э-неа, прекраснейшей в мире долины, не только непревзойденным лекарем всех недугов человеческих, но и чародеем, знающим тайны земли и Неба. Да что много об этом говорить! Уже одно то, что возраст лукумона составлял почти полные три человеческие жизни! Между тем недавно, уже от шестой по счету жены /прежние все с миром ушли в мир иной/ родился у него сын. Сколько у него детей, внуков, правнуков - не ведал и сам лукумон Иббит. Но он всех одинаково любил и обо всех заботился, - не -слишком, правда, отличая от посторонних. "Все - дети Одного Бога", - говорил он.
Царь Родам знал, к кому - и зачем - направить своего раба.
-----------------------
Гора Мери находилась в северо-восточном углу Посейдониса, который с юга был открыт морю, а с остальных трех сторон замыкался горными цепями. Горы эти, со стороны равнины Э-неа полого поднимавшиеся пастбищами и террасами виноградников, чуть выше уже вздымались неприступными кряжами, по гребню и на остроконечных вершинах которых лежал вечный снег. Что ж, климат на Земле посуровел с той Катастрофы...
Правда, чуть ли не до самой вершины горные массивы были покрыты густыми смешанными лесами или же рощами, которых никто никогда не планировал, не имея права, по строжайшему закону, вмешиваться в таинственную жизнь великого растительного царства. У которого, как было это всем известно, свои каноны и правила, и нарушить их - значит нарушить гармоническое сочетание энергий не только внутри растительного мира, но и его само собой слагающееся равновесие во взаимодействии с другими царствами: земным, - минеральным, и животным. Ведь искусственно посаженный парк и естественная поросль леса представляют собой два совершенно отличных друг от друга явления по своей психической природе и энергетической согласованности своих членов.
Леса и рощи были священными; это значило, что без особого повеления бога или его милостивого разрешения нельзя было сорвать даже листика с самого, казалось, чахлого куста, помять ни одной травинки. А уж о том, чтобы рыть канавы или, снимая лесной покров, вгрызаться рудниками в землю - и думать нечего было: атланты, - а вслед за ними и атлантикосы, человеки, жившие вместе с ними, вбиравшие в себя их философию и жизненную мораль, - знали толк в энергиях. Металлы, в их естественном местопребывании, служат проводниками планетных токов, и, самовольно вмешиваясь в их работу, можно внести дисгармонию в порядок этих явлений. А боги -те знали, где, когда и сколько можно взять у земли каких-то минералов, и себе на пользу, и земле не в убыток...
Сквозь леса всюду были проложены удобные тропы, достаточно просторные даже для упряжки в пару быков. Атланты же своими мобилями нисколько не портили колеи: "колесницы богов", как их называли человеки, не имели колес, их заменяла воздушная подушка. Собственно, эти мобили, каждый настроенный на энергию своего владельца, были полностью универсальны: не было среды, в которой они потеряли бы свои двигательные или быстроходные качества. Неуловимые глазу изменения в корпусе - и модуль, только что торпедой мчавшийся в море, уже скользит над поверхностью земли, сглаживая ее неровности, а при необходимости - взмывает в воздух свечкой, набирая космическую скорость, или же вольно летит над землей, на такой высоте, что пилот может любоваться ее красотами и даже приветствовать друзей, находящихся внизу. Хоть и назывался Кристалл - Малым, но мощь его происходила из того же источника, что и у Великого, который взорвался однажды.
Правда, теперь атланты, оставшиеся на Посейдонисе, были куда осторожнее в обращений со своим Сокровищем.
Держали в строгом секрете его местонахождение, - даже от своих собратьев,
вынужденных переменить места обитания /а, может, тем более от них/, - и каждую дозаправку личного мобиля приходилось выбивать чуть ли не с боем у специального доверенного царя Родама, советника Лефа. А этот Леф полностью соответствовал /в своем рвении выполнить царскую волю/ собственному имени: оно означало льва, животное священное в ту эпоху. Впрочем, почти никто не обижался на него: Леф был этерой царя, его побратимом. И таких этер у Родама была целая небольшая армия. Недаром он был признанным любимцем Единого: ведь, чтобы заиметь нескольких этер, или хотя бы одного, нужно было обладать многими качествами, более сильными, чем у других, которые одни только и могут привлечь к себе сердца искренне и бесповоротно.
Царь Родам обладал достоинствами. Но главное, чем он, как магнитом, притягивал к себе соратников, мужчин и женщин, - было его открытое для всех сердце. Достоинство его как царя, - но и боль. Ибо царь Родам, хотел он этого или не хотел, тем больше становился человеком, чем больше его бедное и великое сердце напитывалось ядами излучений, исходящих от окружающих его. Равно, - друзей ли, или врагов...
Но и то верно, что каков этера, таков и хозяин. Простой народ не часто общался с великими атлантами, но с их ближайшим окружением, если таковое у кого имелось, - постоянно. А человеки, хоть и приобщались понемногу к высоким энергиям, но своего животного, земного инстинкта еще не потеряли: они нутром чуяли сущность любого, стоящего перед ними. И хоть ты золотом обвешайся с ног до головы, а не признают тебя, если ты кичлив и чванлив, или же в другом каком качестве неискренен: подчинятся, но не признают. Так уж устроен человек, что это свое отношение к тебе он бесповоротно отнесет и к твоему хозяину, от имени которого выслушивает тебя, - и будет прав.
Замечали человеки давно, что мельчают атланты: уж очень стали некоторые из них отличаться от тех богов,о которых рассказывали им семейные предания. А ведь не какие-то это были сказочные персонажи, - нет, многие из них, все под теми же божественными именами, продолжали жить и здравствовать, не замечая сменяющих друг друга десятков человеческих поколений, память которых, тем не менее, четко запечатлевала их характеристики, - не хуже атлантских записывающих машин...
Царь Родам горько усмехнулся, когда вольно пущенная мысль привела его плавными спиральками от красот Посейдониса - к записывающим машинам, этому позору атлантов. Вот тебе и доказательство деградации атлантской расы: вместо того, чтобы усиливать в себе Богом данные качества внутреннего видения, слышания, не говоря уже о могуществе, перед которым исчезает само понятие силы тяжести и притяжения, - многие пошли по легчайшему пути. Вот и появились новейшие изобретения, которые плодятся и множатся с невероятной быстротой, - такие, как эти пресловутые машины памяти, всякие приспособления для подъема тяжестей и даже мобили, - ими, кстати, и сам царь не гнушался. И ведь только начни: память атлантов, исподволь ослабляемая вроде бы невинной привычкой полагаться на то, что машина всегда услужливо подскажет, подсчитает и выберет наилучший вариант для любого действия, - этот совершенный разум, сам являющийся непревзойденным аппаратом, не требующим ни времени, ни места для своего размещения, ни громоздкой системы подпитки, ни ремонта, в конце концов, - она начала давать сбои, эта память.
Дальше - больше, как всегда это бывает. И теперь уже от человеков, пожалуй, атлантов отличает лишь умение создавать эти машины и пользоваться ими. Но это ненадолго: человеки - племя смышленное. Их допустили к обслуживанию всяких машин: и примитивных, и тончайших, - потому что у атлантов на это нет времени, нет и интереса, - значит, скоро надо ожидать полного овладения ими всей атлантской техникой. Что тогда?
А ничего, - сам себе и ответил царь Родам. Ровным счетом ничего, если не считать того, что атланты, как вид, человекам скоро будут не нужны, - и даже в тягость. Эти маленькие неприхотливые создания, получив в свои руки все приспособления атлантов - всю их так называемую техническую мощь, - и сами прекрасно с ними справятся. Зачем тогда им содержать собственным трудом это рассеявшееся по миру племя великанов? Ставших, к тому же, что-то уж очень прожорливыми в последнее время. Впрочем, и это просто объяснимо: своими земными притязаниями, все больше закрывая самим себе доступ высших энергий, атланты ставят себя в необходимость возмещать эту потерю через земную еду. Многие даже, сначала под видом жертвоприношений Богам, а потом уже и вовсе откровенно, пристрастились к мясу животных. Не Богам это нужно, - но низменной природе таких горе-атлантов. Может, с этого и начал изменяться к худшему их род, - кровь священна во всем мироздании, и употреблять в пищу ее нельзя. Если намереваешься, конечно, сохранить возможность свободного проникновения во все миры...
Все эти до невероятия умножившиеся жертвоприношения надо искоренить. Царю Родаму, который был по Закону Первосвященником, или Главным Жрецом атлантов, прекрасно было ведомо, что творилось на этих действах, вокруг алтарей, залитых кровью невинных животных, объятых ужасом и безмолвно вопиющих о спасении. Не раз уже он сам, своей властью, прекращал эти кровавые оргии, - но его начали обходить. А ведь к открытой крови охочи припасть именно те... Враги, загнанные под землю и на воле скрывающиеся лишь в тени планеты.
-Отмахиваться от них своей неприкосновенностью больше нельзя, - услыхал вдруг Родам.
Он не понял вначале. Решил, что этот мягкий низкий голос - лишь продолжение его мыслей, материализованных силой его воображения. Но затем опомнился, открыл глаза и обернулся, - он сидел на каменной плите, прислонившись к трону Атласа, - все мгновенно прояснилось. То, что он считал своими размышлениями, было чтением посылаемых ему мыслей Самого. Величественный и неправдоподобно огромный, сидел Атлас на своем троне, вольно расположив руки на его резных каменных подлокотниках и чуть подогнув левую, обутую в атлантскую сандалию, мощную ногу. Было темно, хотя час уже приближался к предрассветному. Царь Родам, не знавший понятия полной темноты из-за светимости своей ауры. поразился яркому свету, разлившемуся по всей площадке древнего, как сама Атлантида, святилища. От неожиданности, не приняв необходимых охранных мер, он взглянул прямо на Атласа, - и отшатнулся, крепко прижав руки к глазам, опаленным, как огнем. Впрочем, это и был огонь, - Атлас, существо Высшего мира, где сама плоть является огнем, и излучения имел соответственные ядерным разрядам на Солнце. Хорошо еще, что он притушил, насколько мог, свои огни и поставил светогасящую стенку между собой и своим незадачливым потомком.
Молчали долго: надо было как можно быстрее исцелить Родама: воспламенилась слизистая не только глаз, но всего организма. Слизистая оболочка, самая уязвимая часть физического тела...
В других обстоятельствах это грозило бы мучительной смертью от пожара энергетических центров даже такому, как царь Родам, полубогу. Но - не в присутствии Атласа, располагавшего силой и Знанием Вселенной. Да и сам пострадавший помог, - погасив собственные ощущения и позволив сознанию Атласа проделать в своем организме то необходимое, что мог сделать он один. Царь Родам не мог, не желал пошевелиться. Впрочем, это был уже не царь и не Родам. Его истинная сущность вошла, естественно и легко, в свою природную ячейку, и он, наконец, осознал себя. Все, пережитое им на Земле, оказалось теперь таким мелким и не стоящим заботы, - все эти дрязги, интриги друзей и врагов,
собственные его старания сохранить царственную власть якобы для спасения планеты, - все осталось тем же, и все изменилось. Изменился, прежде всего, - и всего лишь, - взгляд Родама:
поднявшись над всеми мыслимыми до этого мгновения уровнями, его сознание охватило вдруг разом явления жизни как целое. С неземной ясностью сложились в пестрый узор побуждения и чувства близких ему атлантов, - как и тех, отошедших от Закона. Стало воочию видно то, чему Родам не имел доказательств на Земле, хоть и знал шестым
чувством: давняя измена советника Азрулы, заговор против него, царя, двойная игра жрецов, поддерживающих и мятежников, и законную власть в ожидании, кто же начнет побеждать. Многое осознал Родам в это неизмеримо короткое, - по земным меркам, - мгновение прозрения в Истину.
Ничего личного, такого, что касалось бы только атланта Родама, живущего на земле, не было открыто ему. Он и не интересовался этим, полностью погруженный в непрестанно ткущийся ковер всеобщей кармы. Ковер, который однако не был плоским, лежащим или же повисшим в одной плоскости, но который заполнял собою все пространство вокруг, - пространство, которого, между тем, не было.
Нити, светящиеся, темные, все разных цветов и их тончайших оттенков, свивались и развивались, осторожно соприкасались друг с другом и резко отталкивались, иногда даже взрываясь. Все это, едва царь останавливал взгляд на чем-то, тут же проявлялось яркой картиной земной жизни, однако не ограничивалось показом какого-то одного явления, но продолжало его развитие в будущее. Впрочем, останавливаться царю Родаму и не приходилось: сознание его, самым невероятным для земного состояния, но таким естественным для этой минуты, образом, охватывало разом все действия, явления, мысли персонажей, их заботы, далеко или близко идущие планы, и даже то, к чему могут привести те или иные из них. Охватывало одновременно или вневременно...
Сказать, что он находился в состоянии блаженства, значило бы ничего не сказать, ибо блаженство, по уровню своего развития, царь Атлантиды имел возможность испытывать и в обычном, земном, состоянии. Но то, что он чувствовал теперь, было чем-то качественно иным: это было полное слияние с Божественной Тканью Мира, во всем ее единстве, единстве Силы, Разума и Красоты.
Он ясно отмечал каждое ощущение этого нового для себя состояния сознания, которое соединяло их все в один прекрасный поток. Гармония, - пел этот многоструйный поток. И не было возможности - да и надобности также - вычленять из него что-нибудь одно, называя его по имени и обедняя этим неразрывно целостное его единство.
"Напряжение в спокойствии", - так назовет про себя царь Родам это состояние много позже. Именно, - высочайшее напряжение, которое возможно лишь при величайшем спокойствии духа, - так определит он его для брата Герму. Ибо не кому иному, как именно Гермесу, будет поручено несение Высшего, отныне становящегося тайным и сокровенным, Знания. Того Знания, которое должно быть донесено через все катастрофы, преграды, смятения и разрушения. Через чудовищные, преступления пролития крови, ужасы бессмысленных войн и страданий, потемки сознания, которые повлекут за собой гибель народов и бесчисленных цивилизаций, снова и снова возрождающихся одна из другой - и забывающих об этом, и презирающих собственное происхождение.
Благословенный Гермес, имен которого не счесть во всех веках и племенах, исполнит данное ему поручение. Тайными символами, непонятными даже для посвященных, словами, - а там, где исчезала письменность, так и легендарными преданиями, - отголоски Великого Знания непрерываемо и победно шли в изустных передачах из поколения в поколение. Они часто заучивались наизусть, несмотря на темный смысл странно звучащих слов давно исчезнувшего, но священного поныне, языка.
Эти обрывки истины, единственной для всех, пройдут сквозь черную эпоху человечества. Разрозненные, искаженные и неузнаваемые, они будут собраны Новыми Атлантами, -
обновленными людьми на обновленной Земле. Очищенные их самоотвержением и соединенные в единой, целостной мозаике, они, являя собой части одного и того же тела, сольются в живой и прекрасный монолит Истинного Знания, которое от века.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

 Отправлено: 11.05.11 10:55. Заголовок: Атлант пишет: Сказа..

Атлант пишет:

цитата:

Сказать, что он находился в состоянии блаженства, значило бы ничего не сказать, ибо блаженство, по уровню своего развития, царь Атлантиды имел возможность испытывать и в обычном, земном, состоянии. Но то, что он чувствовал теперь, было чем-то качественно иным: это было полное слияние с Божественной Тканью Мира, во всем ее единстве, единстве Силы, Разума и Красоты.

 Отправлено: 12.05.11 12:17. Заголовок: ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Голос Атласа вернул царя к действительности земной. Но -вернул обновленным, вернул полного сил и ожидания чего-то непременно героического, что он теперь в состоянии совершить.
- Ну что, пришел в себя? - слова титана раскатывались эхом в соседних ущельях, хотя заметно было, что он говорит далеко не в полную силу, сдерживая себя из опасения навредить. - Теперь понимаю, что сталось с атлантами, если даже лучший и высочайший
из них...Зачем же ты призвал меня, коль встреча со мной тебе опасна?
- Прости, великий Аттли, - голосом, охриплым, но бодрым, произнес царь Родам. В опаленной его глотке звуки продирались через боль, которую невозможно было явить наружу, - хотя что могло быть тайною для Атласа? - Не буду отнимать у тебя много времени и отягощать своими делами, - они теперь почти сплошь - земные...
- Говори! - пророкотал титан.
Царь Родам помолчал. Начало было неожиданным, в своих мыслях об этой встречи он готовился к разговору. Представлял, как поделится с высоким посланцем своими опасениями насчет того, что атланты, -почти все, - начали снижать шкалу собственных возможностей, духовных и физических. И вдруг - такой поворот событий! Что же это: выходит, что и он, царь всего населенного земного мира, великий и непревзойденный, которому подвластны все, кого он желает видеть подчиненными, повелевающий не только земными подданными, но и стихиями с их невидимыми для землян духами, - и он тоже не может больше соответствовать эталону атланта, он, который есть само совершенство, космический посланец, бог?.. Бог - это для человеков, - постарался он уточнить мысль, - на самом же деле - не совсем бог. Так, что-то среднее: полубог. И кто это придумал...
- Да уж, конечно, не ты, - Атлас перешел на мысленный диалог. - Тебе бы дай волю, так ты, пожалуй, и всевышним бы себя прозвал, что скажешь?
Царь Родам был сбит с толку. Пожалуй, это с ним случилось впервые в жизни. И - именно в такой момент!..
Непонятно было, - то ли Атлас ни во что его не ставит, - опять? -одернул его вновь невидимый внутренний наставник, невесть откуда вдруг взявшийся, - или же он... Ну конечно, над ним подтрунивают!
-Пожалуй, оно-то еще серьезнее, чем я думал, - вновь подал голос Атлас. - Великое право - доверять своим ближайшим. Но, - если желаешь, чтобы дело составилось по-настоящему, так, как ты его задумал и направил, - нельзя отдавать его исполнение другим, хотя бы и самым-самым... Говорю это для тебя, царь, чтобы ты принял это к действию. Все делай сам. Только своей энергией, от начала до конца. Иначе будешь раскаиваться; как я сейчас раскаиваюсь в том, что оставил дело своих рук и мысли своей, поверив в то, что преемники мои доведут его до конца... И достойные все были, эти преемники, а вот поди ж ты! Аттитлан гибнет...
Царь Родам был потрясен. Гибнет! Атлантида гибнет, - верно ли он понял, не ослышался ли? Эти его смутные опасения, недовольства всеми вокруг - значит, они подсказывали ему действительно нечто страшное, что приближается, затягивая всех в какую-то паутину, из которой не вырваться?.. А он-то пришел сюда, чтобы пожаловаться милостивому Отцу на непослушных овечек его стада!
- Не прерывай меня, - напомнил условие Атлас. - Ты совсем
разучился слушать. Да и понимаешь с трудом. Это - не в укор. Укоров
не будет: поздно. Теперь надо суметь спасти то, что еще можно спасти. Садись и запоминай.
Родам оглянулся, ища, на что бы присесть, раз уж велит, но Атлас с неподдельным огорчением добавил:
- Мало того, что Фохат стал для тебя непереносим, - Фохат,
высшая энергия, без которой немыслима сама жизнь, - так ты еще и разучился подставить под себя стул?!
Он махнул рукой, - показалось, что на Родама с его возможностями, - однако, стул, настоящий деревянный стул, хоть и простой, без резьбы, но добротный, появился подле царя. Тот, в конец пристыженный, но сохранивший внешнюю невозмутимость, поблагодарил Атласа и сел: взяла свое царская привычка не терять достоинства ни при каких обстоятельствах. Даже при таких, как встреча с Атласом.
Царь Родам глубоко, с затяжкой вздохнул, после чего его дыхание надолго приостановилось. Казалось даже, что оно исчезло вовсе, - но это только казалось: на самом деле функции дыхания перешли вместе с полетом сознания на высший, духовный план. Все его существо подчинялось теперь центрам, составляющим триаду верховного сознания, неподвластного земным, животным сигналам.
Внезапно мысль его, под воздействием огненной силы Атласа, обрела четкость и ясность, и легко потекла потоком считываемых сверх-идей, отличить которые от собственных всегда возможно не только по их несравненной глубине, но и по необычности формы:
- Во времена, теряющиеся в дали сотен тысячелетий планетного исчисления, когда из Зерна Жизни, проросшего на Земле, оплодотворенной Небом, развились и размножились сменявшие много раз друг друга виды, - один из них, наиболее опередивший своих сородичей по развитию заложенного в них содержания, был отмечен Советом Семерых как возможный объект дальнейшей эволюции.
Эволюция... Долго, долго еще невежество будет заключать это понятие в рамки развития физической формы, связывая с ее приспособляемостью к жизни развитие разума, или интеллекта, что в равной степени составляет физическое явление, призванное облегчить существование. Но разум - это всего лишь высшая земная ступень животного инстинкта, изначально приданного всему живому.
Нечто совершенно иное по качеству, вибрациям и возможностям -это сознание. То самое сознание, которое, будучи воспринято вначале хотя бы одним человеком, особь за особью, род за родом вводит все человечество в общую семью Космического Сознания, - великое Общее Поле взаимосвязанностей, где нет расстояний, нет самого понятия времени, ибо все в одном, и одно во всем, - но не в обособленности. Потому что здесь нет тайн. Допущенные в эти сферы прекрасно знают, что не существует такой тайны, которая бы не открылась, - она во мгновение ока станет явной для сознания, обратившегося к ней. Раз нет тайн, - значит, нет ухищрений, обмана, - и попросту зла как такового. Это Царство Истины. И все мировое содружество следует этому закону. Собственно, Закон - един. Множество частностей его, придуманных человеками - это всего лишь попытка расчленить великое тело Истины. А ведь если следовать всего лишь одному этому незыблемому правилу, - можно не задумываться об остальном в жизни...
Истина - это доброта и любовь Бога, заключенные в сердце человека, на какой ступени развития он ни стоял бы. И если это сердце открыто всему, что составляет жизнь, - Бог действует через такое сердце на мир, окружающий человека.
Но - в общей массе, - человек закрывает, почти неминуемо, сердце свое для добра, и, поддавшись неким вредоносным силам, внушающим ему думать только о себе, заботиться о себе - и трудиться, опять же, только на собственные потребности, сам себя этим человек отвергает от истинного благополучия, как земного, так и духовного, - ибо если закрыто его сердце для добра, которое есть одно на всех, то закрыто оно и для принятие в себя помощи Всевышнего, его оживотворяющего луча...
Одним словом, эволюция Космоса - это то же, что эволюция сознания. А само сознание можно представить как одухотворенный интеллект. Цель велика: ввести человека в общее духовное поле, и дальше - дать ему возможность расширять свое сознание до уровня космического. Это - как бы цель-максимум на нынешний Великий Круг, который необозрим по количеству земного времени, но конечен с точки зрения Беспредельности, в которой эта эволюция продолжается.
Действительно, - каждому свое. И неисчислимы в Космосе уровни развития сознаний, как беспредельно и число атомов, несущих в себе зародыш первозданной жизни. Подобно любому семени,
жизнеспособность атомов необычайно продолжительна. Ведь они, появившись на свет сразу после протонов, нейтронов и электронов, несут в себе, в закодированном виде, историю всей жизни во Вселенной. Историю не только прошлого, но и будущего, - того пути, по которому пойдет, должна пойти эволюция. Все это чрезвычайно просто, как просто все, что исходит от Истины: биологическое состояние любого организма зависит от того, каким образом простейшие атомы первозданных, стихийных элементов, - например, воды или воздуха, - образуют в нем сложные соединения.
Да, именно атомы представляют собой ископаемые Космоса, реликты Великого Огненного Начала...
Эволюция - явление всеобщее. Не только на уровне планеты, но и Вселенной - и выше, - она осуществляет потенциальные свойства каждой системы, от верха до низа. Эволюция, - таким образом, это планомерная расшифровка генетического кода. Коды атомов, сочетающихся в строго определенные молекулы, дают жизнь бесчисленным их видам, сразу же образующим свои собственные, но также загодя спланированные задания.
Эволюция плотно-материального состояния так же не лишена порядка и красоты, как и эволюция всех других, более тонких, или "невидимых", как любят говорить на Земле, видов материи. Да, материи, ибо в мироздании все материально, но материя различна сама по себе. Материя более организованная, а, значит, и прошедшая свой путь эволюции с оценкой "отлично" /потому что двоечников в следующий класс здесь не переводят/, достигшая уже определенной высоты в эволюции не только физической, но и, что куда реже, -духовной, в силу своего высочайшего сознания добровольно берет на себя заботу о тех, кому предстоит еще только вступить на этот путь, -путь совершенствования, путь развития человеческих цивилизаций.
Ибо что такое цивилизация без сознания? Какой бы сверхразвитой интеллектуально она ни была, но стоит уйти из жизни носителям знания, - как исчезает все, исчезает даже из памяти народной. Что может остаться? Лишь несколько самых выносливых строений...
Да и те, утерявшие своих создателей, а с ними и секреты построения, вызывают в следующих поколениях лишь удивление и недоумение, - и ничего больше.
Конечно, в более отдаленные и просвещенные времена начнут понимать, видя их, что жили на Земле люди с поистине божественными возможностями, которые они стремились передать человекам, лишенным еще тогда искры божьей.
Но, из животных в люди - путь непростой. Здесь необходима помощь со стороны. Непосредственная жертва...
--------------------------------------------------

 Отправлено: 12.05.11 13:42. Заголовок: Атлант пишет: Аттит..

Атлант пишет:

цитата:

Аттитлан гибнет... Царь Родам был потрясен. Гибнет! Атлантида гибнет, - верно ли он понял, не ослышался ли?

Атлант, что такое Аттитлан?
Сознание Атлантиды? Кристалл, в котором заключено это сознание?
Лан - "несущий", Аттит - Сознание Бога?
Аттитлан - несущий Знание Бога?
Атлантида погибла из-за того, что Атланты потеряли Знания Бога?